Главная страница >> Библиотека >> Статьи о Че Геваре

Крещение огнем

Мы пришли, чтобы победить

Аугусто Кабрера

Чуть позже мы уж совсем было собрались идти спать, я вышел во двор за какой-то надобностью и вдруг увидел, как из-за ограды поднялся незнакомый человек, навел на меня пистолет в упор и спросил: «Кто у тебя в доме?» Я ему отвечаю: «Да, есть там у меня люди, но я их не знаю». Присмотрелся я к нему, вижу фуражка военная, я и подумал, что он из армии и кого-то ищет. Говорю ему: «Слушай, ты из армии, что ли?» А он: «Нет, нет, я тебя спрашиваю, кто у тебя в доме?» Я в ответ: «Да я же сказал, что не знаю их».

Хуан Мануэль и его приятели, которые слышали этот разговор, говорят моей жене: «Вы, сеньора, лучше уйдите в заднюю комнату и детей туда отведите, а то муж ваш как-то странно разговаривает, глядишь, и до драки дойдет, детей надо поберечь». Жена подхватила детей и увела их в комнату. В этот момент человек отвел от меня пистолет и вошел в дом. Тут же они и узнали друг друга. Это был крестьянин Луис Креспо. Начались объятия, приветствия.

И пошли у них разговоры, это же был действительно Креспо. Поговорили о том о сем. Тут Хуан Мануэль подзывает меня и спрашивает: «Послушайте, Кабрера, лошади у вас не найдется?» «Лошадь есть,— говорю я ему,— да ночью в эту пору с лошадью трудно. Если вам чего надо, Хуан Мануэль, так и я пешком могу для вас это сделать». Он и говорит: «Ступайте с Креспо, он должен нас соединить с товарищами, мы заблудились, дорогу потеряли»,

И вот в поздний час, запасшись куревом, мы и вышли с Креспо, а путь был не близкий — шесть километров. Ночь стояла темная, луны не видать, а небо вызвездило. Вскоре мы подошли к тому месту, где начиналась тропа среди кустарников. Я ему говорю: «Ну вот мы и у тропы». «Пошли вниз»,— предложил он. Спускаемся, кустарник густой, высокий, да еще хвороста много, сплошной бурелом. Мы часто теряли друг друга. Идешь, идешь, и вдруг нет тропы, возвращаешься назад, а ее опять нет.

Часов в 12 ночи подошли к высокой горе, поросшей лесом. Вдруг я услышал пение двух петухов — один голос грубоватый, креольский, другой тонкий. Спрашиваю у Креспо: «Приятель, вы не слышали пения петухов?» Он говорит: «Вроде нет». Поднялись мы, идем дальше. И тут он мне говорит: «Ладно, пошли к этим петухам». Шли, шли по дороге, притомились, нашли штабель дров да и залегли. Тут петухи запели погромче, Креспо вскочил и говорит: «Вот сейчас я слышал петухов». И мы пошли туда, откуда доносилось их пение.

У края дороги стоял дом, видно давно заброшенный, с большой печью для топки углем. Креспо остался около печи, а меня послал в дом. Я ему говорю: «Да здесь никого нет, пусто». Это было в Агуа-Фриа, на рассвете 4 декабря.

Потом мы отправились дальше и в тот же день пришли к заброшенному ранчо, около которого дымилась в земле одинокая головешка. Мы достали дров и устроили костер. Сварили юкку, разогрели кусок сала, который нашли в ранчо. Креспо сложил вместе сало и юкку и съел с аппетитом.

Потом он увидел кофейник и выпил остатки кофе. У нас еще была недокуренная сигара, которую мы и выкурили вдвоем. Вскоре мы опять тронулись в путь.

Вышли мы опять на тропу. На ней виднелись следы мексиканских ботинок. Я сказал Креспо: «Гляди, здесь кто-то прошел». «Да, скоро мы их догоним»,— говорит он. И мы пошли вверх по тропе.

Мы прошли еще метров пятьдесят и увидели впереди группу людей, стоявших цепью. Креспо скинул рубаху и начал махать ею, подавать им сигналы. Мы подошли к товарищам, начались приветствия, а потом Креспо отвел меня к Фиделю. Он сказал ему: «Знаешь, в доме этого человека я нашел Хуана Мануэля и ваших людей».

Я никогда не видел Че и потому не знал, здесь ли он. Все были похожи друг на друга: бородатые, грязные и страсть какие голодные. Фидель мне и говорит: «Кабрера, вы выиграли свой первый бой. Я уже и не чаял встретиться с этими людьми, а вы их спасли. Послушайте, Кабрера, у вас есть радио?» «Да,— говорю,— есть».—«А что говорят по радио?» — «Да говорят, что вы и 40 человек ваших погибли в момент высадки». «Ну что же,— сказал он,—_: пусть, пусть они думают, что я погиб. А я уж их встречу».

Он достал из кармана несколько гильз от пуль и сказал мне: «Смотри, чем стрелял пилот того самолета. Вот чем эти люди расстреливали крестьян».

Тут подошел Рауль (я тогда не знал, что это был Рауль), достал из кармана кусок бумаги и спросил меня: «Как ваше имя?» «Аугусто Кабрера»,— ответил я. Он записал. Я спросил: «А для чего вы меня записали?» «Да вот,— говорит он,— будем потом заходить в гости к тем, кто нам делал добро, и к тем, кто делал зло». Но ведь сейчас идет война и если вещевой мешок ваш попадет к врагам, и они узнают мое имя, ведь мне тогда несдобровать? Фидель, который там сидел, сказал: «Не бойся, Кабрера, мы пришли, чтобы победить. Не бойся».

I

Рене Родригес

Прошло два дня, как мы потеряли из виду Фиделя. Он нас нашел третьего числа вечером, когда мы ужинали в доме крестьянина Креспо, который был вместе с Фиделем и совершил обход местности. На следующий день мы вновь встретились с Фиделем. Мы продвигались вперед. Я стер ноги и пошел в штаб, где находился Че, наш врач. Че оказал мне помощь — наложил повязку с мазью на грязные ноги. Как революционер Че — чудо, как врач — убийца. Вернувшись, я сел рядом с Раулем. Вот в этот момент на нас неожиданно напали батистовцы.

II

Че: В этот момент один товарищ бросил ящик с патронами почти у моих ног, я показал ему на ящик, но у него было такое выражение лица — я до сих пор его прекрасно помню, — на нем было столько печали, он как бы говорил: «Сейчас не до ящиков с патронами». И он побежал дальше на плантацию тростника (позднее он был убит одним из батистовских шпиков). Возможно, впервые передо мной возникла дилемма: посвятить себя служению медицине или выполнить долг солдата-революционера. Впереди меня лежали набитый лекарствами рюкзак и ящик с патронами. Я не мог нести то и другое — было слишком тяжело.

Рафаэль Чао

Я, как и все, побежал. У меня была одна только мысль, чтобы пули не настигли меня, и вдруг я сообразил, что в замешательстве мы все оставили на дороге. Но я продолжал бежать, ища, где бы укрыться, и тут увидел, как он поднимает ящик с патронами.

Луис Креспо

Я думаю, что если бы Фидель заставил его быть только врачом, то он бы стал у нас первым «дезертиром». Потому что он говорил: «Я врач и боец. Иногда я лечу, а иногда нет... Я прибыл сюда сражаться». И в самом деле, Че всегда рвался в бой.

III

Хосе Понсе

Мы кинулись врассыпную, добежали до Пино, до обоих Фуэтесов и там натолкнулись на раненого Че.

Кресенсио Перес

Он был ранен, кажется, в него попала отскочившая рикошетом пуля. Он упал на землю, думая, что ранение серьезное. Но, будучи сильным и энергичным человеком, он встал, собрался с духом и побежал. Ему удалось укрыться и спастись.

Хулио Кортасар

Пуля задела ухо, еще бы два сантиметра, и тогда, сынок — возможно, ты читаешь эти строки,— ты так и не узнал бы, что делал твой старик. Кровь, боль и страх заставили меня видеть вещи отчетливее, образы рельефнее, краски такими же яркими, как любовь к жизни.

Че: Рядом со мной бежал товарищ по имени Арбентоса. Одна из очередей настигла нас обоих. Я почувствовал сильный удар в грудь, ощутил острую боль в шее и решил, что моя песенка спета. Арбентоса, у которого кровь шла из носа, рта и огромной раны от пули 45-го калибра, закричал что-то похожее на «меня убили» и начал стрелять как сумасшедший.

Эмилио Арбентоса

Мы были ранены одной и той же пулеметной очередью. Мне пуля попала сюда, в шею. Из носа полилась кровь, и мне показалось, что я умираю. В этот момент я увидел его очень близко от себя. Он сидел на земле у ствола дерева. Я особенно не вглядывался в него, просто, пробегая, я увидел его сидящим на земле. У него тоже текла кровь. Я как сумасшедший начал палить во все стороны.

Аугусто Кабрера

Доктор Санчес Амайя мне рассказал, что он с товарищем, перебегая через одно место, увидел на земле раненого Че. Он им сказал: «Ну, вот, видно, и конец. Со мной счеты кончены». Но, будучи врачом, Че начал осматривать рану, он увидел, что пуля лишь слегка задела его, рана неопасная, и он взял себя в руки.

Рафаэль Чао

К счастью, рана оказалась неопасной. Пуля лишь скользнула по шее. Я отдал ему свой платок, которым он обвязал шею. Второе ранение у него было в грудь, но, к счастью, тоже не очень тяжелое. Вот тогда мы и встретились с Альмейдой, с Рамирито и, кажется, с Бенитесом. Перестрелка продолжалась. Более четверти часа мы пролежали в поле. Самолеты летали над нашими головами, однако я думал, что на этот раз мы спаслись.

Че: Понсе подбежал возбужденный, он дышал с трудом. Он показал рану, пуля, наверное, пробила ему легкое. Он сказал мне, что ранен, я ему ответил с безразличным видом, что я тоже.

Хулиан Пинья Фонсека

Когда я его увидел, у него шея была перевязана платком, вернее, я не понял, платок это или тряпка. На его одежде были пятна крови, он был весь в грязи. Но, кажется, чувствовал он себя сносно, правда с трудом поворачивал шею, а так ничего. Он хорошо ел и пил, без труда говорил.

IV

Гильермо Гарсиа

Почему не рассказать о людях, которые испугались, и о тех, кто ушел оттуда, почему это нужно скрывать? Почему не рассказать о том человеке, который мне говорил в горах, что это величайшая глупость, что он воевал на войне и что они не могли тогда разгромить врага, а как же мы, маленькая группа, собираемся свергнуть Батисту? Вот какова правда. Почему нужно скрывать это?

А другой человек, который жаловался, плача на вершине холма, что он учитель, что его жена хорошо устроена в Мексике, что кто-то его вовлек в это дело, и тому подобное. Он плакал у меня на глазах.

Хулио Кортасар

Я вспоминаю одного толстяка, думаю, что он был тоже из группы Пабло. В самый критический момент боя он, пытаясь спрятаться за тростником, становился боком, опускался на колени. Особенно я вспоминаю, как он кричал, что нужно сдаться. И я помню голос, который в перерыве между пулеметными очередями ответил ему. Это был голос лейтенанта, который, перекричав шум перестрелки, воскликнул: «Здесь, черт возьми, никто не сдается!»

Указание Марти

Че: Я вспоминаю одного солдата — впоследствии он стал майором и недавно трагически погиб. Этого майора звали Кристино Наранхо. Ему было около сорока лет, а находился он под командованием лейтенанта Джоэля Иглесиаса, которому было 15 лет. Кристино обращался к Джоэлю на «ты», а Джоэлъ, хотя и был командиром, звал его на «вы». Однако Кристино Наранхо никогда не отказывался от выполнения приказа, так как мы в нашей Повстанческой армии, следуя указаниям Марти, не принимали во внимание возраст, ни прошлое бойца ни его политическую или религиозную деятельность в прошлом. Нам были важны его дела в настоящий момент и преданность делу Революции.

Вы не можете быть коммунистом

Онириа Гутьеррес

Я никогда не забуду того первого вечера, когда он долго говорил со мной. Он расспрашивал меня о моих политических убеждениях, о моей принадлежности к какой-либо политической партии. Я ответила ему, что принадлежу к партии ортодоксов, что вся моя семья входит в эту партию. Он вел со мной разговор о моих религиозных убеждениях, в свою очередь я спросила его, верующий ли он. «Нет,— ответил, он, — я не могу быть верующим, потому что я коммунист». Это было неожиданностью для меня, для молодой девушки, не овладевшей политическими знаниями и слышавшей о коммунизме только плохие вещи. Я подпрыгнула в гамаке и воскликнула: «Вы не можете быть коммунистом, вы очень хороши человек!», Че расхохотался и начал мне объяснять вещи, которых я не знала.

Главная Биография Библиотека Галерея Мультимедиа Ссылки Обратная связь English Espanol