Н.И.КУДИН

Незабываемое

(Николай Иванович Кудин—в 1960—1967 гг. советник Посольства СССР на Кубе по экономическим вопросам.)

...Есть люди, встречи с которыми не забываются. Много лет уже прошло с тех пор, как я встречался с Че Геварой. Но образ великого сына Латинской Америки не потускнел в моем сердце. Как самую дорогую для меня реликвию я храню фотографию Че с его дружеским автографом: "Товарищу Кудину, самому большому кубинцу из советских людей от Че, самого "агрессивного" экономиста, август 62 г."

Из семи лет, которые я проработал на Кубе, мне выпало счастье в течение шести лет общаться с Че Геварой. Обычно мы встречались 2-3 раза в неделю, а иногда вместе выезжали на объекты советско-кубинского экономического сотрудничества и на кубинские предприятия как в столице, так и в различных районах страны. Каждая из таких бесед оставляла глубокий след в памяти - ведь я виделся, разговаривал, а случалось, и спорил с человеком беспредельной преданности идеалам революции, общался с человеком редкой душевной красоты. Всегда после этих встреч я чувствовал себя как бы заряженным его энергией, настойчивостью, новыми идеями и мыслями.

Всего таких встреч было много сотен и описать их все невозможно. Особенно врезалась в память первая, которая состоялась вечером в день моего приезда в Гавану - 20 августа 1960 г. в доме, где жил Че Гевара.

Прежде всего меня поразила точность и пунктуальность Че. Приближаясь по узкой тропинке к маленькому одноэтажному, утопающему в пышной тропической зелени домику, ровно в 20.00, мы увидели Че, спускающегося с небольшого крыльца к нам навстречу.

После кратких взаимных приветствий Че Гевара пригласил нас в дом. Познакомившись ближе с этим человеком, я, спустя несколько недель, постепенно понял, что он не только не любил, но терпеть не мог длительных приветствий и церемоний.

Переступив три ступеньки и пройдя коридор, мы оказались в небольшой комнате, в которой стояли деревянный шкаф, стол и три простых стула с жесткими сиденьями. Только шкаф сохранил слабые следы коричневой краски. Все было сработано из грубо отесанного соснового дерева. На столе не было скатерти или клеенки, а простые окна не имели занавесок. В комнате не было никаких украшений. Пол из мраморной крошки не был покрыт ковром или циновкой. С потолка свешивалась лампочка без абажура, которая освещала комнату довольно тусклым светом. Больше, за исключением пепельницы и коробки дешевых сигар на столе, ничего не было.

Че Гевара с юных лет привык к простой жизни и отсутствию каких-либо украшений, излишеств, а иногда и, казалось бы, самых необходимых в житейском обиходе вещей. Эти его привычки, которые глубоко отвечали его натуре, еще более укрепились в горах Сьерра-Маэстры. Такой, казалось, излишне жесткий рационализм не был искусственным. Он представлял черту его характера, органически входил в систему его взглядов. Это фактически отражало его постоянное стремление отдать революции все силы, использовать все возможности и не оставлять лично для себя никаких излишеств.

Перед нами был человек, который, не отвлекаясь на создание внешних условий, живет напряженной внутренней жизнью. Какие-то думы непрерывно занимали его. Но вот он оживился, большие карие глаза, обрамленные длинными ресницами, сверкнули огоньком, и по лицу пробежала легкая улыбка. Че Гевара жестом пригласил нас сесть рядом с ним. Мы приняли это не только как знак особого гостеприимства или вежливости, а, главное, как показатель искреннего уважения к представителям Страны Советов.

После того, как я примерно в течение часа изложил программу мер и мероприятий, а также систему работы по практическому осуществлению заключенных советско-кубинских соглашений об экономическом и техническом сотрудничестве, Че Гевара о чем-то глубоко задумался. Мы не хотели прерывать его раздумья и несколько минут сидели в молчании. Наконец, выйдя из задумчивости, он сказал: “Это замечательный план,— и добавил, как бы извиняясь за свое непродолжительное молчание,— я мечтал о том времени, когда мы сможем все это выполнить. Я немедленно доложу об этой программе Фиделю”.

Мы, конечно, были очень довольны таким исходом дела, хотя и не ожидали, что обсуждение станет таким результативным. В ходе беседы Че Гевара поставил ряд вопросов, которые, видимо, давно его беспокоили. В частности, он, как бы желая услышать наше мнение, сказал: “Но как можно осуществить выполнение этой программы? Ведь она охватывает не только одну область — внешние экономические связи, а затрагивает всю экономику страны”.

Че Гевара не без горечи заметил, что иностранные, большей частью американские, специалисты покинули страну и продолжают уезжать в США. Американская разведка, наряду с организацией непрерывных крупных диверсий, организует также саботаж со стороны тех специалистов, которые еще находятся в стране, включая кубинскую интеллигенцию, даже мастеров и квалифицированных рабочих. В некоторых отраслях, таких как нефтеперерабатывающая промышленность, не осталось ни одного инженера. Ряд предприятий остановлены как из-за отсутствия импортного сырья, оборудования и запасных частей, так и ввиду бегства специалистов (никелевые заводы, электростанции, некоторые сахарные заводы и т. д.).

По просьбе Че Гевары мы пообещали немедленно доложить Советскому правительству о создавшемся положении и о необходимости осуществить ряд неотложных мер по поставкам сырья, оборудования, запасных частей и командированию специалистов.

Затем продолжалась долгая беседа на самые различные темы. Выпили кофе, который приготовил сам Че Гевара в соседней комнате. Разошлись лишь на рассвете.

Хотя Че в 1960 г. был президентом Национального банка, а позже министром промышленности (куда первое время входила вся промышленность Кубы и лишь постепенно начали выделяться министерства сахарной промышленности, металлургии, химии и др.), главные вопросы экономики страны, к какой бы отрасли они ни относились, решались с его участием.

Че Геварой было подписано множество документов по различным вопросам экономического и технического сотрудничества, в том числе соглашения, протоколы, обменные письма, крупные контракты.

Иногда мы с Че выезжали на объекты сотрудничества — никелевые заводы, механический завод в Санта-Кларе и др. Помню, в один из приездов заместителя председателя ГКЭС А. И. Алиханова мы пересекли Кубу с запада на восток и посетили многие предприятия и стройки.

Когда мы поздно вечером выехали из Гаваны, Че сам вел машину. Примерно через 40 минут Че сказал, что неплохо было бы сделать остановку. Мы подъехали к какому-то ресторанчику на берегу моря. На просьбу Че принести что-нибудь поесть хозяин заведения сказал, что все кончилось, а продукты для следующего дня еще не подвезли. Меня крайне удивило то, что хозяин ресторана даже не поприветствовал Че, как бы видя его впервые. Мне не поверилось, что в ресторане ничего не было. Че молча встал и пригласил нас в машину. Когда мы отъехали, он сказал, что на Кубе еще много “контрреволюции и всякой сволочи”. Я достал маленький чемоданчик, в котором у меня были еще теплые пирожки, приготовленные моей женой, и бутылка рома. Мы прекрасно поужинали. Че повеселел и сказал, что и здесь советские друзья оказали “экономическое содействие”, и добавил, что он сегодня не имел времени даже для обеда.

Мы ехали всю ночь, а на заре заполыхал сахарный тростник, который высокой стеной стоял вдоль дороги. Че нам рассказал, что контрреволюционеры ночью разбрасывают шарики желтого фосфора прямо по ходу машины, а с восходом солнца они самовозгораются. Становилось все жарче и вскоре мы вынуждены были остановиться в поселке у большого сахарного завода. Население приветствовало Че. Несмотря на ранний час, все пришли на борьбу с огнем.

Выходные дни Че обычно проводил на различных разгрузочных работах в порту. Иногда выезжал из Гаваны на 2— 3 недели на рубку сахарного тростника во время сафры. Помню, как на одной из встреч к концу беседы один из вновь прибывших на Кубу советских специалистов спросил Че: “Завтра выходной день. Где будете отдыхать?” Че ответил: “Отдыхать будем, когда покончим с американским империализмом”. При этом его прекрасные большие карие глаза сделались стальными, все лицо нахмурилось, губы плотно сжались.

Встреча с Че Геварой в апреле 1965 г. стала последней... Эта беседа в кабинете министра промышленности, как и большинство других, состоялась ночью (день у Че Гевары был до предела занят оперативной работой и выполнением важных правительственных и партийных дел).

Мне с самого начала показалось, что он не только, как это обычно бывало, о чем-то сосредоточенно думал, но, может быть, был несколько встревожен и в какой-то степени выглядел грустным.

Когда я сказал, что в ближайшее время в Гавану прилетает один из заместителей председателя ГКЭС Алиханов, он спросил меня: “Когда?” Я назвал ориентировочную дату приезда. После некоторого раздумья Че Гевара сказал, что он не сможет встретить его, так как в ближайшие дни уезжает в провинцию Орьенте, чтобы возглавить бригаду рубщиков сахарного тростника. Я предложил отсрочить его отъезд на несколько дней, а еще лучше, чтобы бригадиром поехал кто-либо другой. Однако Че Гевара ответил, что это невозможно, что “быть во главе бригады мачетерос — это большая честь и доверие, которыми он очень дорожит. Эти красные бригадиры являются миллионерами, да, да, не удивляйся, настоящими миллионерами — они вырубают за сезон по нескольку миллионов арроб сахарного тростника. По своему трудовому энтузиазму, который и является источником подлинного богатства и изобилия, они далеко превосходят всех Меллонов, Дюпонов, Фордов и других миллионеров-янки”. Он добавил, что на сафру выезжают также Фидель Кастро, министры и другие кубинские руководители. После небольшой паузы он добавил, что постарается, если будет возможность, прилететь в Гавану хотя бы на несколько часов для встречи с А. И. Алихановым, которого он хорошо знал и высоко ценил за неустанную заботу по организации экономического и технического содействия Кубе. А пока встретит Алиханова и обсудит с ним все вопросы его первый заместитель лейтенант Орландо Боррего.

Так мы расстались, и я не предполагал, что это была моя последняя встреча с Че. Спустя много месяцев, уже находясь в СССР, я узнал о героической эпопее в горах Боливии.

“Латинская Америка”, 1988, №12