"КОГДА ГЕВАРА БЕРЕТСЯ ЗА БИЗНЕС, ДЕЛО ВСЯКИЙ РАЗ ЗАКАНЧИВАЕТСЯ КРАХОМ"

---

26 ноября 1959 года Эрнесто Че Гевара получил свидетельство о том, что он является кубинцем по национальности. В тот же день последовало правительственное извещение о назначении его председателем Кубинского национального банка. Еще спустя много лет продолжала ходить шутка (даже сам Фидель Кастро повторял ее): "На собрании лидеров кубинской революции премьер-министр спросил, найдется ли среди них экономист, который согласится взять на себя управление банком. Задремавшему Че вместо слова "экономист" послышалось "коммунист", и он поднял руку".
Говорят, что отец Че, услышав новость, сказал: "Мой сын Эрнесто распоряжается деньгами Республики Куба? Фидель сошел с ума. Когда Гевара берется за бизнес, дело всякий раз заканчивается крахом". С различных сторон последовали самые разные реакции на это назначение. Американский посол от имени президента высказал протест против этого назначения и предложил три альтернативные кандидатуры, не получив никакого ответа. Пардо Лардо, один из спутников Че по его дипломатическому путешествию, выступая в радиопрограмме "Говорящая газета", приветствовал назначение Че. Он выразил широко распространенное в народе мнение, сказав: "Только дурак может не сознавать огромную опасность попытки остановить революционный импульс на экономическом фронте. Чтобы в такое время защищать нашу экономику, мы нуждаемся в способных, храбрых и честных руках".
Сам Че спустя годы так объяснил свое решение:
"Когда революционное правительство пришло к власти, посты президента и вице-президента банка возвратились к людям, занимавшим их до [переворота] - доктору Фелипе Пасосу и доктору Хусто Каррильо. Когда началась революция, было обнаружено узкое место: экономические программы и движение к быстрому развитию революции задыхались, и [причина] была точно найдена в учреждениях кредита. Тем не менее уважение, которое многие из нас питали к интеллектуальным способностям доктора Пасоса, привело к изрядной задержке, прежде чем он был заменен кем-то, кого, уж конечно, не превозносили за могучий интеллект [вечный сарказм Че], кто не знал ничего о банковском деле, но работал в согласии с основными принципами революционного правительства".
Приняв на себя руководство банком, Че был вынужден отказаться от управления Отделом индустриализации НИАРа. "Отдел индустриализации был создан мною собственноручно, и я лишь наполовину отошел от него, как преждевременно состарившийся отец, чтобы перекинуться на родственную науку, благословенные финансы"- Руководителем стал Орландо Боррего, который отчитывался о работе отдела перед Че. В то время под управлением Отдела индустриализации находилось сорок одно маленькое и среднее предприятие, в которых трудилось 2253 рабочих. Че позднее скажет американским экономистам Лео Хуберману и Полу Свизи, что предпочитает индустриальное управление банковскому:
"Однако когда я стал руководителем банка, ... мы поняли, что существовало нечто большее, чем просто желание или нежелание избавиться от стоявших перед нашими программами преград, которые возникали в банках и кредитных учреждениях; проблема была в самой системе. Даже при том, что в нынешних условиях процедуры, используемые иностранными банками, нисколько не отличались от тех, которые использовали наши собственные государственные служащие, иностранные банки оставались достаточно включенными в наши дела, чтобы быть в состоянии управлять всем процессом. У них была к тому же и доля в нескольких наших кредитных ассоциациях, и [потому] им были доступны все наши принципиальные направления, самые основы нашей новой политики - порой затрагивавшие чрезвычайно деликатные материи. Кроме того, кредиты предоставлялись необдуманно, а банки, оказавшиеся в состоянии делать деньги, делали их самым выгодным для себя способом, какой только могли найти, полностью игнорируя национальные интересы".
Приступив к работе с 27 ноября, Че сразу же осуществил ряд мер, касавшихся лицензий на импорт, финансовых сделок в иностранной валюте, импорта и экспорта валюты и продажи долларов туристам и другим приезжим из-за границы. Эти меры были предназначены для совершенствования контроля за движением запасов иностранной валюты.
Появление Че и нового стиля управления банком нервировало Функционеров старой школы, один из которых жаловался, что "приемная председателя полна длинноволосых людей с оружием". Эти длинноволосые люди были теми самыми подростками, которые шли за Че со времен Сьерры, теперь формально зачисленные в его охрану со званием лейтенантов: Эрмес Пенья, Хосе Р гуди и, Альберто Кастельянос, Гарри Вильегас и Леонардо Тамайо.
этой замечательной группе примкнул Сальвадор Виласека, которому предложили пост управляющего. Спустя несколько лет Виласека вспоминал о состоявшейся тогда беседе:
"- Поймите, майор, я ничего не знаю о банках.
- Я тоже, а ведь я председатель. Но когда революция просит тебя что-то сделать...
- Ладно, когда я должен приступить?"
Назначение Гевары руководителем банка состоялось под конец кризиса, случившегося в Движении 26 июля после отставки Убера Матоса. Когда Че вступил в должность, многие из финансовых чиновников, работавших с Пасосом, ушли вслед за ним, оставив участки незаполненными. Положение удалось в какой-то мере поправить благодаря тому, что члены "чилийской" группы советников из Отдела индустриализации Рауль Мальдо-надо и Хаиме Барриос взяли на себя часть работы.
Активность Че в то время была совершенно невероятной. Он выступал на народных митингах, продолжал работать над рукописью руководства по ведению партизанской войны и описывал эпизоды войны в Сьерре. Помимо этого он изучал математику, управлял банком и Отделом индустриализации, курировал военную подготовку и регулярно участвовал в воскресниках по строительству школы.
Родителям он писал:
"Момент, который переживает Куба, является критическим для всей Латинской Америки. Некогда я хотел быть в числе солдат Писарро - однако всего этого достаточно, чтобы удовлетворить мою жажду приключений и мое желание познать пики исторического процесса. Что ж, я не прошел мимо этого. Сегодня все это имеется здесь: идеал, за который нужно бороться, наряду с ответственностью за то, чтобы подавать пример, который не будет расходиться с этим идеалом. Мы - не люди, а рабочие машины, ведущие борьбу против времени в трудных, но и блестящих обстоятельствах".
Он и так имел совсем немного свободного времени, а тут его стало еще меньше. По словам охранников, Че по воскресеньям часто посылал за своей дочерью Ильдой и проводил весь день дома в ее обществе. По ночам он никогда не спал больше шести часов, но по большей части его сон оказывался короче. Да и С] деньгами у него постоянно было туго. Че отказался получать заработную плату за те несколько должностей, которые занимал, ему шло только жалованье майора, составлявшее четыреста сорок песо в месяц. Из них он отдавал сто песо Ильде Гадеа для ИМ дочери, пятьдесят уходило на оплату аренды дома, еще пятьдесят - на расходы по использованию купленного им автомобиля, а оставшегося едва хватало на домашние расходы. Тамайо сказал, о "он имел хорошую библиотеку только потому, что люди дарили ему книги".
Че начал постепенно осваивать банковское дело прямо на практике, попытавшись установить контроль за вывозом и сокрытием капитала, ликвидировать банки эпохи Батисты и распутать теневые дела, проводившиеся в прошлом. Находились компании, которые получали банковские ссуды по шестнадцать миллионов песо, располагая зарегистрированным капиталом, не превышавшим четыреста тысяч песо. Но даже такая сумма не покидала карманов "владельца"; она изымалась за вычетом десятипроцентной скидки, полученной от поставщиков при покупке оборудования.
Одновременно Че продолжал всеми силами поддерживать аграрную реформу. 9 декабря, когда первые кампесинос получили документы на землю, он сказал: "Сегодня было подписано свидетельство о смерти системы крупного землевладения. Я никогда не думал, что с такой гордостью и радостью напишу свое имя на свидетельстве о смерти пациента, в лечении которого участвовал".
В начале 1960 года Че вступил в спор с рабочим лидером из Лас-Вильяса Конрадо Родригесом, которого грозился привлечь к суду за клевету. Родригес обвинил Че в том, что тот защищает сторонников Батисты (а конкретно - секретаря Национального банка Хосе Сантиэстебана), предоставляя им рабочие места. Че вынужден был объяснять, что он особенно требователен к своим сотрудникам. Родригес, сказал он, "имеет ужасную репутацию, так что у него нет никакого права выдвигать обвинения; удивительно, что кто-то вроде него имеет нахальство (насколько я знаю, он не отличается храбростью и пришел в Сьерру только для того, чтобы заниматься организационной работой, а сам не выстрелил ни разу)" клеветать на Сантиэстебана. Хотя последний не был революционером и работал с правительством Батисты, тем не менее он сочувствовал революции и был честным человеком.
Обвинение было не таким уж и беспристрастным. При Батисте Родригес являлся профсоюзным руководителем и получил премию за счет государственной лотереи. После победы революции он просил Сантиэстебана устроить его на работу в НИАР, но получил отказ.
В ответ на обвинения Сантиэстебан был готов выйти в от-авку, но Че не принял ее; вместо этого он перешел в наступление.
Майор Гевара решил предотвратить охоту на ведьм. Должность председателя Центрального банка в обществе, ко-°рое все еще продолжало управляться по капиталистическим рыночным принципам и имело лишь небольшой национализированный сектор в экономике, не мешала Че делать высокопарные заявления: "Может показаться очень странным, что [председатель Национального банка] решил скрестить мечи с частной собственностью.... Но я все еще в большей степени партизан, чем председатель банка".
Об этом партизане, случайно оказавшемся на посту председателя банка, было много разговоров. Гавана была полна листовок с такими, например, высказываниями, приписывавшимися Че: "Вы можете сесть в лужу, но вам никто не протянет руку помощи", или "Можете бодаться сколько хотите, но не пытайтесь ничего сделать". Че был чрезвычайно возмущен этими прокламациями и уверял, что его слова звучали по-иному: "Вы можете сесть в лужу или же найти руку помощи".
4 февраля Че принял участие в теледебатах с наиболее консервативными кругами страны, представленными газетой "Диа-рио де ла марина". Газета возражала против государственной политики индустриализации, которую Че активно проводил в банковской системе. А он атаковал кубинский стиль свободного предпринимательства, в соответствии с которым такие компании, как "Кубанитро", имеющая четыреста тысяч песо торгового капитала, в состоянии заморозить беспрецедентный государственный кредит в двадцать миллионов, при том, что в стране насчитывается семьсот тысяч безработных. Благодаря такому свободному предпринимательству образовывался торговый дефицит, составлявший в 1959 году сто двадцать семь миллионов долларов. Че заявил зрителям, что давление со стороны США продолжает расти и что американские банки приостановили кредиты на импорт.
Несколькими днями ранее Че сказал журналу "Боэмия", что его политическая деятельность строится на базе революционного течения, которое "можно было бы охарактеризовать как левый национализм". Но он, несомненно, стремился выйти за его пределы. Хотя экономическое давление со стороны Соединенных Штатов неуклонно возрастало, казалось, что развитие национального плана социального обеспечения не оставляет никакой альтернативы более радикальным мерам. Газета "Уолл-стрит джорнэл", ссылаясь на Хью Томаса, со знанием дела заявляла, что и Европа, и Соединенные Штаты закрыли источники кредитов для Кубы, которой таким образом не осталось иного выхода, кроме как обратиться за помощью к России.
В конце 1959 года состоялся целый ряд встреч в узком кругу с участием Фиделя, Че, Рауля Кастро, Эмилио Арагонеса и ведущих кубинских коммунистов. Вне всякого сомнения, одной из тем, которых чаще всего касались на этих встречах', была возможность советской помощи в случае усиления американского экономического давления. Но Фидель не желал, чтобы кубинские коммунисты оказались единственным связующим звеном между ним и Советским Союзом. Поэтому руководителем миссии, которой предстояло изучить возможности торговых отношений с социалистическими странами, он назначил Антонио Нуньеса Хименеса, хотя Нуньес вообще-то не был способен достичь каких-либо серьезных конкретных договоренностей. Контакт должен был готовиться представителем Коммунистической партии Советского Союза, неким Алексеевым, выступавшим под видом журналиста, так как Куба не желала афишировать своих связей с КПСС. Алексеев был странным и нетипичным русским: он носил тропическую одежду, говорил по-испански, наносил Че визиты в банк, курил сигары и даже острил.
Руководители кубинской революции воспользовались визитом высокопоставленного советского представителя, члена Политбюро Анастаса Микояна в Мексику и отправили к нему Эктора Родригеса с приглашением посетить Кубу. Именно так представители советского правительства впервые попали на остров. Микоян прибыл на Кубу в феврале 1960 года.
Че присутствовал при встрече Фиделя и кабинета министров с Микояном и слышал его заявление: "Мы готовы помочь Кубе". Он принимал участие в беседах в самом узком кругу и публичных мероприятиях на всем протяжении визита. Че, несомненно, был одним из самых сильных и активных сторонников установления тесных связей с Советским Союзом, имевшихся в кубинском правительстве. Но что Че знал об СССР?
Только то, что прочитал в четырех романах об Октябрьской революции и войне против фашизма. Советский Союз был наследником социалистической мифологии. Родиной Ленина.
А Микоян играл отведенную ему роль. Он возложил цветы к памятнику Хосе Марта, был освистан студентами-католиками, подписал незначительное соглашение о поставках сахара. Его посещение в первую очередь явилось предупреждением для Соединенных Штатов, которые все сильнее углубляли политическую и экономическую изоляцию Кубы, о том, что Советы оценили те выгоды для большой геополитической игры "холодной войны", которые давала России связь с Кубой.
Выступая месяцем позже в телевизионной программе, Че выразил мнение по крайней мере части руководства кубинской революции. Комментируя вопрос о советской помощи (мол, не предлагается ли она только для того, чтобы досадить Соединенным Штатам), Гевара сказал: "Мы можем согласиться с тем, что это правда, - и добавил провокационно, - и что из того?"
Во время визита охрана Че была вынуждена работать сверхурочно. Альберто Кастельянос вспоминал:
"Мы провели целую неделю с Микояном, почти не имея времени поесть; наконец его группа отправилась домой к Селии Санчес. Было около десяти вечера, и мы умирали с голоду. Один из товарищей сказал нам, что поблизости живет секретарша Освальдо Дортикоса и что у нее наверняка найдется что-нибудь поесть. Мы пошли туда, зажарили яичницу и съели до последнего кусочка. Потом явился кто-то, разыскивавший нас, и спросил: "Это вы приехали с Че? Он стоит на углу". Я выбежал и увидел, что он очень сердит. "Где ты был?" - спросил он. Я сказал ему, что проголодался, а он ответил: "Я тоже. Вы всегда едите одновременно со мной, и поэтому все мы в равном положении". Он три дня держал меня под домашним арестом".
В 1960 году Че оказался объектом четырех произведений фотожурналистики. На одном из них был запечатлен бывший уличный фотограф из Мехико, ставший ныне видной фигурой на Кубе, навещающий своего старого товарища по оружию, доктора Висенте дела О. Жена Висенте только что родила сына (которого, естественно, назвали Анхелем Эрнесто). Че с необыкновенно нежным выражением на лице держит новорожденного, а тот внимательно рассматривает его бороду. Образ на фотографии получился очень трогательным. Может быть, майор Гевара был готов снова стать отцом?
Спустя недели две Че, произносившего речь, сфотографировал Фернандо Лопес, которого Гевара неуважительно именовал поместить в газете фотографию, сделанную Кордой.
20 марта Че выступал по телевидению. Он говорил резким и уверенным тоном, и его позиция заметно отличалась от взглядов 1959 года. Гевара предложил новый путь развития революции "Мы обладаем привилегией являться страной и правительством, подвергающимися наиболее яростным атакам не только в настоящее время, но и, вероятно, за всю историю Латинской Америки, намного более сильным, чем Гватемала и, возможно, даже чем Мексика... в то время, когда Карденас1 приказал начать экспроприацию". Он также пояснил, что в более справедливом обществе богатство должно перераспределяться: "Чтобы завоевать что-то, мы должны это у кого-то отобрать, и лучше говорить об этом прямо, нежели прятаться за концепциями, которые могут быть извращены".
Разрываясь между тремя рабочими местами, Че в апреле нашел возможность регулярно писать для "Верде оливо" на темы международной политики. Статьи подписывались "Снайпер" -таким был его старый псевдоним в дни Сьерры, и печатались под рубрикой тех же времен "Внешняя цель". Первая статья была посвящена Гарри С. Трумэну, которого Че назвал "мрачным клоуном" за отданные тем в прошлом приказы о бомбардировке Хиросимы и Нагасаки и нынешнюю активную поддержку идеи интервенции на Кубу. Этой статьей он установил тон для последовавшей серии: в названиях всегда содержалась шутка, а стиль изложения был самым боевым и информативным. В течение следующих пяти месяцев Че опубликовал восемнадцать статей, затрагивавших такие темы, как выборы в Аргентине, военные базы США в Латинской Америке, Корея, политика блокады, Организация Американских Государств, вице-президент США Ричард Никсон, гватемальский диктатор Мигель Идигорас и никарагуанский диктатор Анастасио Сомоса.
Охваченный рабочим пылом, Че спустя месяц начал другую серию статей, для которой ему пришлось писать еженедельно. Эта серия, посвященная военным вопросам, называлась "Совет бойцам". Она публиковалась на протяжении семи месяцев и рассмотрела обширный круг тем - например, "Использование пулеметов в оборонительном бою", "Организованное ведение огня в бою", "Оборона против танков" и "Карманная артиллерия".
Было похоже, что Че пожелал наверстать всю упущенную им за прошедшие годы журналистику. "Самая священная вещь в мире - звание автора", - сказал Че в письме аргентинскому писателю Эрнесто Сабато.
Книга "Партизанская война", над которой Че работал начиная с середины 1959 года, была издана весной 1960-го. Естественно, она была посвящена памяти Камило:
"Я надеялся, что эта книга получит поддержку Камило Сьснфуэгоса, который должен был прочитать и проверить ее, но судьба не дала ему возможности сделать это. Эти слова и те, что последуют далее, могут рассматриваться как знак уважения... беззаветному революционеру и ближайшему другу".
Книга была руководством, в котором анализировалось все то, чему Че научился как боец-партизан кубинской революции. Три основные идеи книги изложены на первой же странице первой главы:
"Народные [вооруженные] силы могут выиграть войну против армии... [Нет никакой необходимости ждать] революции; восстание, как детонатор, само может вызвать ее... В Латинской Америке поле битвы для вооруженной борьбы должно находиться преимущественно в сельской местности".
Книга была предназначена для того, чтобы излечить левых традиционалистов от пассивности, и основное "воздействие" производили как раз эти три пункта. Че поместил их в контекст, отмечая, что, с одной стороны, вспышка партизанского движения не могла бы произойти в стране, где правительство пришло к власти с согласия народа, и, с другой стороны, что борьбу трудящихся нельзя недооценивать. Начиная с объяснения роли партизана как социального реформатора, книга шаг за шагом проходила сквозь пласты житейских анекдотов, показывая их истинное значение и возвышая до уровня принципов. В ней воссоздавался портрет бойца-партизана, который порой, казалось, чрезмерно походил на самого Че или по крайней мере на тот образ, в котором он сам себя воспринимал ("курение сигар, сигарет или трубки является очень важным обычаем в жизни партизана, поскольку воз-ложность подымить во время отдыха является серьезным подспорьем для одинокого солдата"), не избегая и собственных недостатков ("потение во время непрерывных переходов, пот, засыхающий 1а теле, усиливает потоотделение, если нет возможностей для регуфного мытья, хотя это зависит от личных установок, как и все остальное"). Книга содержала великое множество советов о том, к Разводить походные костры, как лучше всего формировать *Ряд, об обязанностях по отношению к кампесинос, о том, как из винтовки сделать гранатомет для бутылок с зажигательной смесью, об области рассеяния выстрела, о способах выхода из боя, о методах достижения хорошо контролируемого состояния жестокости во время поединка и о войне как о единственном средстве научиться воевать.
Эта книга была на удивление лишена обычных для марксистских изданий многочисленных клише и неестественности языка в ней не было ни малейшего намека на академичную прозу -обычный стиль руководств. Анекдот оказался наилучшим инструментом Че как писателя и как теоретика. Американский политолог Джеймс Хиггинс позже вспоминал, как друг сказал ему, что книга Гевары, выпущенная "Мансли ревью", напоминает руководство для бойскаутов и что простота и компактность текста показались ему просто очаровательными. Он был совершенно прав.
Че смущался, когда у него просили автограф. Он не дарил экземпляров книги своим друзьям и товарищам по работе - они должны были заплатить свои 50 центов, - а вот членам правления Национального банка подарил. Безусловно, это была провокация; таким образом майор Гевара подчеркивал, что он военный, партизан, случайно оказавшийся банкиром. Один экземпляр он предложил американцу по имени Финли, который был представителем "Чейз Манхэттен банка" на Кубе. Когда Финли сказал, что уже прочел ее, Че устроил ему настоящий экзамен и был удивлен, услышав, как банкир пересказывает главу за главой. После этого Че предложил ему взять с собой в США целую связку книг.
Это был чуть ли не первый писательский опыт Че и не лучшая из его книг, но, насколько это было в его силах, она не должна была оказаться последней. Он как-то сказал Эрнесто Сабато, что еще напишет другую книгу о революции и это будет "воистину вдохновенная работа".
Ситуация на Кубе тем временем продолжала накаляться. Правительство вступило в открытое противостояние с фанатичной католической иерархией и духовенством, которые развернули агрессивную и ядовитую антикоммунистическую кампанию. Одновременно продолжал усиливаться конфликт с пробатистов-скими и либеральными газетами "Диарио де ла марина" и "Пренса либре". Оба эти издания совсем недавно субсидировались правительством Батисты.
На Кубу начала просачиваться информация о деятельности ЦРУ в Майами, где американская разведывательная служба организовала две группы кубинских беженцев. В первую из них, не поддерживавшую Батисту, входили, в частности, Мануэль Артиме, Барона и Аурелио Санчес Аранхо. Вторая состояла из военных пробатистовской ориентации, которые при полной поддержке диктатора Идигораса начали проходить подготовку в Гватемале.
16 мая Че вместе с матерью, находившейся на Кубе, отправился к Хемингуэю на соревнования по рыбной ловле. Судя по фотографиям, Че являл собою там довольно странную фигуру: голый по пояс, но с беретом на голове. Как всегда, он или держал книгу в руках, или прятал под сиденье, когда пытался выловить
рыбу.
"На самом деле у меня есть только одна программа... - индустриализовать страну", - сказал Че в том мае, выступая с речью. Это была его навязчивая идея, порожденная осознанием того, что экономическая система Кубы не в состоянии хоть сколько-нибудь прогрессировать, пока страна, производящая дешевое сырье, остается полностью зависимой от импорта готовых товаров. Че играл все более активную роль в работе Отдела индустриализации, к троим руководителям которого присоединился двадцативосьмилетний адвокат Хаиме Вальдес Гравалоса, друг Фаус-тино Переса. Главной темой их заседаний был вопрос о том, как заставить НИАР безотлагательно взять под контроль предприятия, находившиеся в ведении Министерства расхищенного имущества или же национализированные, и создать из них объединения по виду производимой продукции. Отдел индустриализации должен был разобраться в их бухгалтерии и, пойдя на некоторые потери в прибыли у других предприятий, попытаться заставить фирмы работать хотя бы без убытка, не увольняя при этом рабочих.
Американский экономист Эдвард Бернстейн, занимавший должность консультанта в банке и имевший кабинет по соседству с кабинетом Че, докладывал, что помимо повседневных забот майор был очень заинтересован планированием промышленности. И все это сочеталось с безумием другого рода - приемом гостей, визитами, ночными занятиями математикой и экономикой с Хаиме Барриосом за восьмиугольным столом в соседнем кабине-По вечерам обычно приходили партизанские командиры с их (еисчерпаемым запасом военных историй. Алейда Марч и Хосе Мануэль Манреса оказались втянутыми в работу Че и пытались збавить его от хотя бы части бесчисленных дел: ознакомления с потоком корреспонденции, подготовки ответов на письма, статей и речей, посещений отделений банка... Во время одного из таких посещений он заметил около рабочего места кассира табличку с надписью "Я обслуживаю посетителей". Уходя из банка, Че попросил Виласеку посоветовать служащему повернуть табличку таким образом, чтобы она служила напоминанием ему.
Помимо всего этого, Че делал очень много дел, не входивших в круг его прямых обязанностей. Он дал интервью Жан-Полю Сартру и Симоне де Бовуар, которая написала потом: "Можно сказать, что сон оставил этих людей и тоже эмигрировал в Майами". Произведениям Сартра Че посвятил многие часы и почерпнул из них немало идей. В другой раз ему нанес визит американский журналист И.Ф.Стоун, автор книги "Тайная история корейской войны". Че познакомился с ней в Мексике, и у него на многое раскрылись глаза.
"Гевара приветствовал меня с теплотой, которая поначалу озадачила меня, пока я не узнал, что несколькими годами раньше американское посольство в Мексике... скупило чуть ли не весь тираж опубликованного испанского перевода "Тайной истории корейской войны". Оставшиеся экземпляры благодаря этому читались еще шире... Че приветствовал меня как такого же товарища-бунтаря против "империализма янки".
Стоун вспоминал, что Че
"был первым мужчиной из всех, кого я когда-либо встречал, о котором я подумал, что он не просто привлекателен, а красив. Со своей вьющейся рыжеватой бородой он казался чем-то средним между изображением фавна и образом Иисуса Христа, отпечатанным для воскресной школы... Что поразило меня больше всего - то, что он не казался хоть сколько-нибудь развращенным или опьяненным властью, которая внезапно оказалась у него в руках".
И действительно, Че был человеком, не испытывавшим ни малейшего почтения к деньгам; друзья тайком покупали ему кофе, так как в кармане у Эрнесто никогда не было ни монетки. Явившись в качестве почетного гостя на свадьбу Фернандеса Меля, он был одет в рваный военный френч.
"- Как вы можете ходить в такой одежде? - удивился кто-то. - Это моя летняя форма".
14 июня он начал переговоры с рабочими, чтобы предотвратить волну требований повышения заработной платы в наиболее организованных секторах рабочего движения: "Индустриализация призывает к жертвам; форсирование ее темпов - это вовсе не пикник, и мы рассмотрим данный вопрос [повышения заработной

платы] в будущем". Че также объяснил: "Мы выступаем против повышения зарплаты, потому что она всего лишь порождает инфляцию, что позволяет создавать рабочие места". Количество безработных он оценил в триста тысяч; это количество, хотя и составляло половину от уровня безработицы к моменту победы революции, но все еще было чрезвычайно большим.
Спустя две недели, выступая в Индустриальной технической школе, Че повторил это объяснение. Если не увеличится количество производимых товаров, то повышение заработной платы может быть осуществлено только за счет печатания большего количества денег, "но денег, которые будут стоить меньше, так как производство страны еще не увеличилось до той степени, чтобы соответствовать тем деньгам, которые будут выпущены".
Либорио Новаль, фотограф газеты "Революсьон", натолкнулся на Че в гаванском районе Марти, где активно осуществлялась программа жилищного строительства.
"- Что, парни, пришли поработать?
- Да, майор, мы собираемся отразить события.
- Нет, нет, я имею в виду настоящую работу, с киркой, лопа
той и катанием тачки.
- Что ж, раз мы должны, то будем [работать].
- Отлично. Повесьте свои камеры вот тут и пойдемте со мной".
Таким образом Новаль провел утро, катая тачку, которую Че
наполнял песком, цементом и камнями. С тех пор фотограф принялся следовать за Че в его добровольных выходах на воскресники, в которых Че участвовал не только для поддержания спортивной формы. Наконец Че попросил его остановиться: из-за многочисленных фотографий Новаля коллеги Гевары не давали ему житья на собраниях министров по понедельникам. Кубинцев трудно остановить, когда дело доходит до шуток.
В начале июля Соединенные Штаты отказались от своей квоты в импорте сахара, которая предусматривала закупку существенной части национальной продукции Кубы по цене, установленной выше рыночного уровня. Кубинское правительство предупредило, что эта мера подтолкнет национализацию сахарной промышленности. На стенах домов Гаваны появились надписи: "Нет квоты - нет и землевладельцев".
17 июля Че в своей еженедельной колонке в "Верде оливо" высмеял американскую паранойю. Соединенные Штаты обвинили Кубу в создании на острове баз для советских подводных лодок
Не было никаких подводных лодок, но бельгийское и итальянское оружие, закупленное в первые два года революции, быстро сменялось советским, поставлявшимся по более выгодным ценам.
Американская пресса усилила кампанию против кубинской революции, в которой Че многократно упоминался как "Теневая сила за спиной Кастро" (заголовок статьи Теда Зульца в "Нью-Йорк тайме"), "зловещий человек за спиной Фиделя Кастро" (Ф. Сондерн в "Ридерс дайджест"), "мозг Кастро" ("Тайм мэгэ-зин") и "красный диктатор за спиной Кастро" ("ЮС ньюс энд Уорлд рипорт").
20 июля СССР купил 700 000 тонн сахара, оставшегося от урожая. Как выразился польский исследователь К.С. Кароль, "мероприятия, способствовавшие национализации, начали накапливаться подобно тучам, предвещавшим тропический шторм".
Конфронтация между Соединенными Штатами и Кубой, возникшая в первые же месяцы революции, продолжала развиваться и повлекла за собой все более враждебные меры и контрмеры с обеих сторон. После проведения конфискации сахарных плантаций Соединенные Штаты предъявили невозможное требование: возмещение должно быть выплачено наличными деньгами на основе фактической стоимости земли, а не заявленной владельцами налоговой ценности, которая была значительно ниже.
После того как угрозы понизить сахарную квоту получили поддержку президента Эйзенхауэра и Конгресса, противостояние продолжало развиваться уже в области нефти.
Советский Союз предложил Кубе 300 000 тонн сырой нефти на льготных условиях, а также кредиты на промышленное оборудование. Американские компании "Стандарт ойл" и "Тексако" отказались перерабатывать советскую нефть, а затем и вовсе поставлять Кубе какое бы то ни было сырье. 26 мая кубинцы направили танкеры с советской нефтью на предприятия компании "Шелл". Нефтяные компании отказались от своих очистительных заводов, и 10 июня эти заводы были национализированы. После национализации нефтяных компаний сети электроснабжения отказались от предложенного им снижения расценок на 3( процентов, а также заявили, что не станут использовать в качестве топлива советскую нефть. "Блокада стягивалась все сильнее; они ликвидировали сахарную квоту, мы национализировали электростанции, мы национализировали электрические сети". 9 июля, после того как сахарная квота была урезана, американским компаниям было приказано провести инвентаризацию и нотариально заверить ее результаты. "Проводился очень эффектный и торопливый обмен ударами". Еще через месяц, 6 августа, Фидель национализировал тридцать шесть сахарных заводов вместе с их плантациями, а попутно нефтеперерабатывающие заводы, телефонную компанию и систему электроснабжения.
Пока эти события молниеносно сменяли друг друга, Че в банке пытался предотвратить вывоз капитала. За эти четыре месяца он принял меры по укреплению Отдела индустриализации, в котором видел будущий оплот национализированной индустриальной экономики, отправил Хосе Мануэля Ирисарри лично вывезти кубинское золото, депонированное в банках США, подготовил к ликвидации государственные банки времен Батисты, пытаясь при этом избежать увольнения служащих, и вел открытую для всеобщего обозрения работу по развитию национализации.
10 июля Энрике Ольтуски и Марсело Фернандес, входившие в антисоветскую часть левого крыла Движения 26 июля, вышли из состава правительства, так как предвидели дальнейшее укрепление связей с Советским Союзом. Принятие их отставки явилось серьезной ошибкой: таким образом правительство могло лишиться в будущем должного баланса во взаимоотношениях революционных сил. Че хотя и являлся непреклонным сторонником самых тесных связей с СССР, не имел ни малейшего сомнения в революционности позиции Ольтуски и уговорил последнего пойти работать в Отдел индустриализации, чтобы использовать его незаурядные организаторские способности.
Где-то в это же время Че собрал вместе Альберто Мору, Рауля Мальдонадо и Хасинто Торреса из НСП и сказал им громко и ясно: "Мы должны монополизировать внешнюю торговлю". Он велел им взять в свои руки БАНСЕК и преобразовать его в Банк внешней торговли. В отсутствие заслуживающего доверия штата они были вынуждены импровизировать, используя "экономистов" из числа журналистов и даже двадцатитрехлетних молодых людей, работавших в экспортной компании.
Три месяца спустя, во время приема в гостинице "Гавана либре", Че получил составленный Морой и Мальдонадо доклад Банка внешней торговли. Молодой руководитель и его экономический советник ввалились на прием грязные, в потрепанной одежде и гордо вручили Че двухтомный доклад. "Мы чувствовали себя героями". Че взял доклад, даже не поблагодарив. Мальдона-до позднее говорил: "Он рассчитывал на то, что каждый будет работать так же, как и он сам. Это был обольститель, который мог бы заставить вас вкалывать как проклятых и быть при этом до смерти довольными, что вы можете это делать".
Банковский чиновник старой школы, пораженный той калейдоскопической быстротой, с которой возникали новые и новые противоречия с мировыми империями, спросил Че: "- И чем же это все может закончиться? - Совершенно ясно, что все закончится пушечной пальбой". Напряжение нарастало, а Че тем временем принял участие в праздновании годовщины 26 июля в Сьерра - Маэстре, а еще двумя днями позже - в первом Латиноамериканском юношеском конгрессе. Попав туда, он прежде всего отреагировал на собравшихся делегатов, с точки зрения врача. Эрнесто увидел "детей, которым, судя по телосложению, можно было дать восемь или девять лет, хотя почти всем им на самом деле двенадцать или тринадцать. Они и впрямь дети голода и бедности, воплощение недоедания". На конгрессе он впервые встретил человека, который в прошлом произвел на него большое впечатление, - бывшего президента Гватемалы Хакобо Арбенса. Че пообещал ему, что происшедшее в Гватемале не повторится на Кубе, где люди будут драться, защищая революцию.
В августе Че встретился с французским экономистом Ренс Дюмоном, специалистом в области аграрных проблем, выступавшим в качестве советника революции. Тот хотел, чтобы Че стал посредником и "заставил Фиделя понять" некоторые экономические постулаты. "Нельзя заставить произойти все то, что ты хочешь увидеть сделанным". Дюмон указал на необходимость увеличить промышленное производство без подъема заработной платы. Впрочем, судя по заявлениям, которые Че делал, выступая перед городскими рабочими, тот и сам хорошо знал об этом. "Я также объяснил Че, что слишком сильное снижение цен в сельских магазинах грозит слишком сильным увеличением потребления в среде кампесинос, и предложил ввести в качестве возмещения налоги на розничную продажу". "Мы получим советские часы по цене девять песо за штуку и будем продавать их по сорок" - сказал Че, мотивируя отказ. "Он не сознавал опасности сверх потребления в сельской местности [порождающего дефицит и инфляцию], которые неизбежно должны было возникнуть, потому что товарные запасы были ограничены, а объем импорта резко сокращался".
Дюмон посоветовал Че предложить членам кооперативов бесплатно работать на строительстве домов, особенно после завершения сафры - сбора урожая сахарного тростника; в таком случае они ценили бы свои дома гораздо больше. Он также порекомендовал проводить эту работу во время относительного безделья дождливого сезона. Участники работ могли получать оплату в виде товарных сертификатов или кооперативной доли. У кооператоров не было денег, зато у них было время, а в стране все еще существовала достаточно сильная безработица. "Я полностью высказал ему все свои впечатления о том, что они, кажется, считают себя не участниками предприятия, которое на самом деле принадлежит им", а скорее чем-то вроде государственных служащих. Многие не ощущали никаких моральных преград перед воровством из кооператива, и так будет продолжаться до тех пор, пока бездельники не перестанут зарабатывать столько же, сколько и лучшие рабочие. Дюмон постучал себя пальцем по лбу: национализация и государственные перевороты, сложившись воедино, вовсе не обязательно образуют социализм.
По словам Дюмона, реакция Че была яростной: "Вы сделали слишком сильное ударение на необходимости привить членам кооперативов чувство собственности. В 1959 году обозначилась тенденция создавать рабочие советы и развивать дело, как в Югославии. Вопрос не в осознании ими чувства собственности, а в привитии чувства ответственности". Че утверждал, что организация кооперативов была ошибкой - они годились для Советского Союза или Венгрии, но не для Кубы, где крестьяне были настоящими пролетариями1.
Дюмон так отзывался о разговорах того времени:
."Че тогда развивал очень интересную, в принципе, позицию: своего рода идеалистическое представление о человеке социализма. Он ничего не ведал бы о коммерции, он работал бы для общества, а не для выгоды. Че очень критически относился к индустриальному успеху Советов, где, по его словам, каждый трудился лишь для того, чтобы заработать побольше денег. Он не считал, что там удалось создать нового, советского, человека, и не видел большого различия между жителем СССР и американцем. Он сознательно отказывался принять участие в создании "еще одного американского общества, даже если оно принадлежат государству".

9 августа Че опубликовал ответ на письмо некоего кубинца по поводу новой бумажной валюты Кубы. Банкноты были отпечатаны в США, и на них стояла подпись председателя банка: "Че". Враги Гевары принялись тогда ставить кресты (по-испански - "СШ2") перед подписью, делая из нее "СгигсЬе", прозрачный намек на фамилию "Хрущев".
"Критика развернулась вокруг банкнот, которые я подписал своим партизанским именем. Хотя я и не мог предвидеть того, как контрреволюционеры воспользуются этим ... мне доставляет удовольствие сообщить Вам, что мой способ подписи действительно не является общепринятым для председателей банков, обычно людей, чья идеология очень сильно отличается от моей, и достигших своих постов способами, совершенно не похожими на тот путь, которым я пришел к своему [посту] в этом Национальном банке. Это ни в коем случае не подразумевает, что я считаю документы недостаточно важными, а только то, что революционный процесс еще не закончен и что в дальнейшем мерило ценностей должно измениться".
Че не особенно беспокоился из-за проделок его хулителей. Он был Че, который обращал в неформальное все, к чему прикасался, и, естественно, пробуждал тем самым бурное противодействие.
19 августа Че выступал в Министерстве здравоохранения. Под непрерывные аплодисменты он рассказывал историю своей жизни как врача и путешественника по Латинской Америке. Еще шесть месяцев тому назад Эрнесто подтвердил, что не хотел бы полностью расставаться с медициной и что он чувствует себя связанным с медицинской профессией через Министерство здравоохранения, так как само "министерство связано с социальной борьбой". Он сформулировал ключевые положения, касавшиеся нового направления в медицине: "организовать здравоохранение так, чтобы обеспечить лечение максимально возможного количества людей" и работать так, чтобы предвидеть все возможное. Он рассказал о том, как несколько месяцев назад группа только что получивших дипломы студентов отказалась поехать на работу в сельскую местность, потребовав за это специальную компенсацию, что являлось "вполне логичным с точки зрения прошлого". Но теперь возникла новая государственная служба. Он говорил о необходимости перейти от деятельного милосердия, которое представляло собой наилучший вариант, к деятельной солидарности. И закончил выступление своим любимым высказыванием из

: "Лучший способ сказать - это сделать". Совершалась одна из величайших революций, составлявших вместе с другими кубинскую революцию.
Днем позже к Че домой пришел дипломат Николай Кудин, которому предстояло стать экономическим атташе советского посольства. Кудин был удивлен спартанской обстановкой, в которой жил Че:
"Мы прошли через коротенький коридор, который вел в небольшую комнату, где стояли платяной шкаф, стол и три стула; вся мебель была сделана из простой сосны. На столе не было ни скатерти, ни клеенки; на окнах не было никаких занавесок. В комнате не имелось никаких украшений, а потрескавшийся мраморный пол покрывала всего лишь соломенная циновка. С потолка свисала лампа без абажура, освещавшая комнату очень слабым светом".
10 октября Че опубликовал в "Верде оливо" "Заметки для изучения идеологии кубинской революции". Это было его первое публичное выступление в качестве марксиста - не коммуниста, а неортодоксального марксиста. Цель публикации, по собственным словам Че, состояла в том, чтобы дать "объяснение этого любопытного явления, которое заинтриговало весь мир: кубинской революции". Эссе явилось первой, хотя и безуспешной попыткой примирить ортодоксальный марксизм шестидесятых годов с уникальным характером кубинской революции; это была попытка поместить реальность в жесткую рамку теории, упорядочить факты и дать их истолкование. В книге "Революционный гуманизм Че" Роберто Массари говорит: "С энтузиазмом неофита он снова взялся за изучение марксизма... под прямым влиянием руководств... с комплексом неполноценности, возникавшим при встречах с кадрами теоретиков старой сталинистской Народно-социалистической партии и, прежде всего, при виде миража СССР как обители социализма".
В статье Че любопытно и другое: он не стал разъяснять, что, по его мнению, следует делать, а ограничился анализом различных периодов кубинской революции и того процесса, посредством которого она превратилась из борьбы против диктатуры в аграрную революцию, а после столкновения с империализмом ША стала постепенно приобретать все более и более радикальные черты. Возможно, лучшей частью эссе стала его робкая латиноамериканская неортодоксальность, проявившаяся в критике исследования Марксом деятельности Боливара и агрессии СЩд против Мексики 1846-1847 годов.
Не с лучшей стороны Че проявил себя в интервью Лауре Бергквист, корреспонденту журнала "Лук". Перед этим он отказывался от интервью журналистам из США, предпочитая им представителей ирландской и индийской прессы, поэтому в ходе беседы явственно ощущалась подспудная напряженность - это была "встреча антагонистов". Ответы Че кажутся преднамеренно краткими, словно он стремился как можно скорее закончить встречу. У Бергквист сложилось впечатление о Че как о строгом революционном монахе, который разжигал энтузиазм среди молодых латиноамериканцев сильнее, чем сам Кастро. Она совершенно измучилась, дожидаясь встречи, назначенной на одиннадцать вечера, до половины третьего ночи, и в конце концов увидела, как из кабинета Че выходит Фидель.
Она спросила Че, не сменила ли Куба диктат США на советский.
"Наивно думать, что люди, одержавшие победу в революционной борьбе за свободу, такой, как наша, станут кланяться хоть какому-нибудь хозяину. Если бы Советский Союз потребовал в качестве условия для оказания помощи, чтобы мы стали его политическими вассалами, то мы не приняли бы [помощь]".
Интервью шло в режиме словесного спарринга. Че рассмеялся, когда его назвали "теневым мозгом революции", и заметил с улыбкой, что попытка настроить их с Фиделем друг против друга не принесет успеха; он рассердился, вспомнив о появившейся в американской печати статье, оскорблявшей его бывшую и нынешнюю жен. Он, однако, приветствовал использование в одной из статей "определения "прагматический революционер"... Я не слишком расположен к рассуждениям и не пользуюсь известностью как теоретик".
Завершил беседу он достаточно осторожным высказыванием. Когда Бергквист спросила его, какие шаги будут предприняты далее, он ответил: "Это зависит от Соединенных Штатов. За исключением аграрной реформы, все наши меры явились прямым ответом на агрессию".
В это время шла работа над отчетом (Че хотя и был председателем Национального банка, этого отчета так и не увидел), в котором сообщалось, что кубинские расходы иностранной валюты в три раза превышали валютный доход; таким образом, валютные резервы должны были оказаться исчерпанными в течение четырех месяцев.
13 октября правительство США объявило эмбарго на ввоз любых товаров на Кубу и начало полномасштабную экономическую блокаду. Сразу же последовал решительный ответ. 13 и 14 октября было национализировано 400 банков, фабрик и сахарных заводов. Вслед за этой акцией был принят закон о городской реформе, согласно которому жилье передавалось тем, кто постоянно в нем проживает, а арендная плата замораживалась. В результате Отдел индустриализации получил вдобавок к тремстам девяноста предприятиям, которые в данный момент находились под его управлением, еще двести двадцать семь, в том числе сто шестьдесят сахарных заводов и все шахты на острове.
Речь майора Эрнесто Гевары, которую передали по телевидению 10 октября, была посвящена экономическим проблемам. Он подчеркнул, что бойкот и эмбарго приведут к значительным ограничениям в снабжении населения. Со своей обычной страстной приверженностью к правде и не желая скрывать что-либо от народа, он предсказал: "Эти временные нехватки пока что не удастся преодолеть". На первых порах, когда уже готовилось это выступление, возник дефицит бритвенных лезвий, стало не хватать яиц. "Потребление заметно увеличилось, потребность в продукции сильно возросла, а мы, естественно, не в состоянии импортировать. Это касается и многих других товаров". Он предсказал также, что "некоторые отрасли промышленности окажутся парализованными". Однако его оценка состояния национализированной промышленности была оптимистической и опиралась на тот факт, что выпуск продукции на первых фабриках, перешедших в государственную собственность, увеличивался. Лишь восемь или десять из всех национализированных предприятий несли убыток, причем только три из них - значительный. "Управляющие порой творили чудеса".
В ответ на беспокойство о том, что эмбарго является прелюдией к американскому вторжению, и на известия об устроенной контрреволюционерами базе в Гватемале он сказал: "Что ж, я, как и все, считаю, что они придут. И я также верю, что... они не смогут уйти обратно. И каким же окажется конечный результат? Тем, что наша революция станет еще сильнее".
Он признался перед камерами, что больше не является председателем Национального банка. "Я простился с этой работой несколько дней тому назад". Какой после этого стала его роль в революционном правительстве? Каковы были его новые обязанности? Почему он оставил банк? На следующий день Че предстояло отправиться в путешествие, и эта поездка имела поистине решающее значение для неоперившейся революции.