"Детство - это судьба"

Фотография, сделанная в 1929 году в Карагватау, провинция Мисьонес, что на северо-востоке Аргентины, запечатлела четырнадцатимесячного Эрнесто Гевару. Он держит в руках маленькую чашечку (возможно, для мате), на нем маленькое белое пальтишко, и ужасного вида филиппинская кепка в колониальном стиле.
Эта одежда была первым из тех бедствий, которые портные всю жизнь устраивали Эрнесто. “Детство — это судьба”, — высказался мексиканский физиолог Сантьяго Рамирес; впечатления, которые получает индивидуум в начальный период развития сознания, формируют его действия в будущем. Был ли Рамирес прав, или же детство просто случайность, всего-навсего предыстория человека, чей характер будет порожден его собственной волей и самоопределением?
Если детство — это судьба, то оказывается совсем непросто интерпретировать символы будущего. Есть фотография 1932 года, запечатлевшая Эрнесто верхом на ослике. Нашему герою четыре года. Он сидит очень прямо и всем своим видом показывает любовь к этому ослику - не ко всем ослам, мулам, лошадям и другим четвероногим, способным ходить под седлом, ту привязанность, которая сохранилась у него на всю жизнь. И если детство и впрямь есть судьба, то, значит, не случайно двадцатью пятью годами позже в разгар авиационного налета командующий колонной № 4 кубинских повстанцев, некий Гевара, известный по прозвищу Че, ехал верхом на осле по имени Баланса, Он глядит в фотокамеру с том же самым озадаченным выражением, что и маленький мальчик: “С какой стати история интересуется мною, когда осел заслуживает этого больше?”
Ослик — предшественник тех прекрасных мулов, что появляется во время вторжения на запад Кубы, и даже маленькой боливийской лошадки, которую он очень любил, но, в конце концов, был вынужден съесть. Вполне вероятно, что Эрнесто Гевара оказался последним из витязей, выезжавших верхом на коне (или муле, или осле — это не имеет никакого значения для человека, всегда готового посмеяться над собою), которые упоминались в латиноамериканских героических преданиях.
В скрытом дымкой отдаленности прошлом среди предков Гевары имелся даже вице-король Новой Испании, Дон Педро Кастро-и-Фигероа; впрочем, его правление в середине восемнадцатого столетия продолжалось всего-навсего год и пять дней. Он имел сына по имени Хоакин, который сбежал вместе с женой в Луизиану. Потомки Хоакина оказались захвачены золотой лихорадкой в Сан-Франциско, а их потомки, в свою очередь, столетием позже обосновались в Аргентине. Во время сан-францисского периода среди предков Че были люди с фантастическими именами: Розаминда Перласка или дядя Горгоно, который разводил рогатый скот и продавал мясо золотоискателям.
Вторая ветвь семейства носила фамилию Линч. Ее можно проследить в Аргентине вплоть до начала восемнадцатого столетия, когда эмигранты из Ирландии прибыли в эту страну. Не отсюда ли те муравьи, что с детства набились в штаны Эрнесто и не позволяли ему сидеть на месте, те крылья, что выросли на его ногах? Так или иначе, они всю жизнь не давали ему покоя.
О ветви Ла Серна можно сказать только, что дедушка Хуан Мартин Ла Серна был в молодости лидером Аргентинской радикальной партии. Его воинственный нрав разделил один из Линчей, двоюродный дед Гильермо, и они оба приняли участие в неудавшейся революции 1890 года.
Так или иначе, но кажется, что чем больше проходило времени, тем меньше симпатий оставалось у Че к людям, о которых он отзывался следующим образом: “мои предки... были членами великой аргентинской скотоводческой олигархии”. Однако ребенком Эрнесто, должно быть, воспринимал подвиги своих бабушки и дедушки на золотых приисках в Сан-Франциско, на скотоводческом поприще, наподобие захватывающего приключения.
Его отец был инженером, он предпринял тысячу различных начинаний и потерпел неудачу в большинстве их. Наиболее известным из его поступков оказался удар, который он нанес по лицу будущего знаменитого писателя Хорхе Луиса Борхеса за то, что последний пожаловался учителю: "Синьор, этот мальчик мешает мне заниматься”. В результате его выставили из Национального колледжа. Эрнесто Гевара Линч был по натуре авантюристом. Студент-архитектор, бросивший учебу ради того, чтобы войти в мир мелкого бизнеса, добился настоящей удачи, как сам признавал, когда женился на Селии Ла Серна, выхватив девушку из-под носа у многочисленных женихов в ее родной Кордове. Селия Ла Серна, мать Че, в молодости благочестивая католичка, склонилась в дальнейшем к либерализму, сохранив при этом часть сильных убеждений своей прежней религии. Одна из её племянниц позднее вспоминала: “Она была первой женщиной, которая ходила с волосами, подстриженными под мальчика, курила и клала ногу на ногу при людях. Она была предводительницей феминисток Буэнос-Айреса”. К моменту обручения она была еще несовершеннолетней, что послужило причиной разрыва с родителями и вынудило Селию переселяться в дом своей тетки.
Молодые родители Эрнесто были культурными людьми несколько богемного склада, наследниками олигархии, обеспокоенными существующим положением дел. Они чувствовали в олигархии отсутствие жизненных сил и робость и взамен стремились вселить в своих детей вкус к приключениям, страсть к книгам и самообладание — качества, которые через много лет станут девизом Эрнесто младшего.
Сохранилась фотография, сделанная тоже в 1929 году, которая, похоже, говорит об истинной природе человека, обещающего вырасти из этого ребенка. Эрнесто с широко раскрытыми глазами и растрепанными волосами засунул в рот указательный палец и мизинец левой руки и сосредоточенно сосет их, а свободными пальцами, кажется, делает непристойный жест тем, кто на него смотрит.
Первые два года ребенок прожил в Карагватау, где его отец владел плантацией. Селия, младшая сестра Эрнесто, родилась в конце 1929 года, вскоре после переезда семейства в Буэнос-Айрес- Они вели бродячую жизнь, передвигаясь с места на место по мере того, как Эрнесто - старший начинал все новые и новые неудачные деловые предприятия, одно из которых закончилось утратой всего урожая, похищенного с его плантаций.
Когда Эрнесто было около двух лет, его отец снова сорвал свою семью с места — на сей раз в Сан-Исидро, почти на границе с Парагваем. Здесь он сделался одним из совладельцев верфи.Финансовое положение предприятия было не блестящим, но ему удалось поддержать дело.
В своих мемуарах Эрнесто-старший, подобно многим биографам, лишенным предусмотрительности, привел ряд анекдотов, которые должны были подкрепить образ того человека, которым стал его сын. Он, в частности, писал:

"Маленький Эрнесто только-только начал ходить. Мы любили пить мате, вот и посылали его на кухню, примерно метрах в двадцати от дома, чтобы он принес полные стаканы. Между домом и кухней была прорыта небольшая канавка, в которой проходила водосточная труба. Почти всегда маленький мальчик спотыкался там, падал и разливал мате. И каждый раз он раздраженно поднимался, возвращался за новым стаканом, и, споткнувшись о трубу, опять падал. Он снова и снова ходил за мате, “Пока не научился перепрыгивать через канаву”.

Эта сцена, в которой мальчик скачет через канаву, была подобна кольцу кинопленки, которое может год за годом крутиться, повторяясь, и показывать Эрнесто его решимость, упорство, являющиеся одними из основополагающих черт его характера, его устойчивую веру к важность преодоления препятствий. Можно ли считать, что образ маленького мальчику неполных двух лет от роду предвещал ход будущих событий, или следует считать, что то и другое не связано между собой?
Будучи младенцем, Эрнесто серьезно заболел бронхопневмонией и чудом избежал смерти. Чтобы помочь молодой матери ухаживать за первенцем, из Буэнос-Айреса приехали его тетки Беатрис и Эрсилия. Возникшая тогда глубокая родственная привязанность между Эрнесто и ими сохранилась навсегда.
В мае 1931 года произошла новая неприятность. Маленький Эрнесто вместе с матерью купался в реке и по возвращении домой начал кашлять. Кашель долго не проходил, и доктор диагностировал бронхит. Болезнь не поддавалась лечению, и другой врач решил, что у мальчика хронический астматический бронхит. Наконец, следующий врач определил у него астму, возникшую как осложнение после пневмонии, которую Эрнесто перенес в раннем детстве. Все доктора, к которым обращались родители, в один голос заявляли, что никогда еще не видели ребенка с таким тяжелым случаем астмы. Через много лет сестра Че, Мария, говорила: “Его астма была настолько серьезна, что наши родители пришли в отчаяние. Они думали, что он умрет”. Они проводили дни и ночи у кровати сына, а тот широко раскрывал рот, отчаянно размахивая руками, и задыхался, пытаясь набрать в грудь хоть немного воздуха. Звук его дыхания, как позднее вспоминал дон Эрнесто, был похож на мяуканье кошки. Одно из первых слов, которые мальчик научился говорить, был “укол” именно его он произносил, когда чувствовал приближение очередного приступа.
Когда семейство в 1932 году вернулось в Буэнос-Айрес, причиной этого послужили не только очередные попытки дона Эрнесто проявить деловую активность, но и астма маленького Эрнесто. В Буэнос-Айресе родился третий ребенок, Роберто.
Но, по словам матери, “Эрнесто не мог перенести климата столицы. Его отец постоянно спал, сидя около кровати нашего первенца, чтобы с началом очередного приступа взять Эрнесто на руки и попытаться немного облегчить его страдания”. Отец добавлял: “Я клал его себе на грудь, чтобы ему было легче дышать, так что спать мне удавалось очень мало, если удавалось вообще”.
В 1933 году семейство Гепара, продолжая попытки избавить Эрнесто от астмы, в очередной раз сменило место жительства. На сей раз они переехали и провинцию Кордова. Но болезнь не отступала, После очередного консилиума было решено испробовать сухой горный климат, и в июне семья перебралась в Альта-Грасию, маленький городок в той же Кордоне, Там состояние Эрнесто. казалось, улучшилось, но от астмы избавиться не удалось; заболевание осталось на всю жизнь. Ему исполнилось пять лет, когда он попал и Альта-Грасию, где прожил до пятнадцати. Там Эрнесто обзавелся друзьями, с которыми был неразлучен на протяжении юности. Самым близким из них был Карлос Феррер по прозвищу Цыганенок, сын доктора, лечившего Эрнесто от астмы.
Так как болезнь не позволяла мальчику регулярно посещать школу, Селия сама учила его читать. Чтобы было легче скоротать бесконечные часы, которые Эрнесто должен был проводить в постели, отец учил его играть в шахматы. Если мальчику поддавались и намеренно проигрывали, Эрнесто выходил из себя. “Я так не играю”, - кричал он.
Еще одна сестра Эрнесто. Ана Мария, родилась в 1934-м.
К девяти годам астма у Эрнесто настолько осложнилась, что гора определяли се как непреодолимый кашель. “Когда он вставал, что приближается приступ, то ложился в кровать и лежал неподвижно, борясь с удушьем, от которого астматики страдают во время кашля, — вспоминал его отец. — По совету докторов, у меня пол рукой всегда был большой баллон с кислородом, так что в самые тяжелые моменты я мог дать мальчику подышать газом. Он не хотел зависеть от этой помощи и пытался терпеть сколько хватало сил, но когда он был уже не в состоянии держаться и его лицо становилось фиолетовым от удушья, он начинал корчиться и указывать на рот, чтобы дать понять, что время наступило. Кислород немедленно приносил ему облегчение”.
И какой же характер начал формироваться под влиянием заболевания? Неотвязная болезнь, чтение книг в постели — это ненормальная жизнь для девятилетнего мальчишки. Именно тогда началась его личная война против ограничений, накладываемых астмой. Он развивал в себе вкус к опасности. Он отправлялся на прогулки без разрешения и играл в утомительные подвижные игры.
Во многом мальчик походил на свою мать — в поиске опасностей и стремлении доходить и жизни до крайности. Сохранилось множество анекдотов насчет того. сколько раз она оказывалась буквально на волосок от того, чтобы утонуть. Эрнесто сам видел, как его мать уносило мощным течением во время купания в реке Паране. Селию, превосходную пловчиху, опасность просто притягивала. Ее муж, отличавшийся более спокойным характером, говорил, что Эрнесто унаследовал ее стремление противостоять опасности лицом к лицу, но между ними имелось одно важное различие: он предварительно очень тщательно оценивал опасность".
В 1936 году Селия получила запрос из Министерства просвещения: там интересовались, почему мальчик не посещает школу. Родители решили, что наступило время отправить мальчика учиться, благо к тому времени приступы астмы стали реже. Его записали в общедоступную школу, где учились в основном дети малообеспеченных родителей. Его брат вспоминал: “Друзья наших родителей были богатыми людьми, а наши собственные друзья, дети, жившие по соседству, дети крестьян и домохозяек — бедными”.
Астма не позволила Эрнесто стать нормальным учеником. “Более или менее регулярно он посещал только второй и третий классы, — рассказывала его мать. В четвертом, пятом и шестом классах он делал все, что мог; брат и сестра старательно записывали для него в школе домашние задания, чтобы он учился дома”.
Несмотря на болезнь, Эрнесто стал лидером в компании детей, собиравшихся в заднем дворе его дома. Их самым великим подвигом стал поджог зарослей сахарного тростника во время игры.
Эрнесто - старший был занят постройкой здания при поле для гольфа. Его финансовое положение было довольно шатким, и хотя семья Гевара ни разу не осталась без гроша в кармане, она все же испытывала достаточно серьезные материальные затруднения. Гевара являли собой пример буржуазного семейства, попавшего в критическое положение; их основной доход составляла арендная плата за пару земельных участков. Часть денег уходила на оплату помощи по уходу за детьми: Селия не могла управиться со всеми четырьмя. Деньги тратились без остатка — на школу, на одежду, на непомерное количество медикаментов, необходимых Эрнесто.
Его отцу в Альта-Грасии было очень тяжело. Как он сам выразился: “Мне казалось, будто я впал в немилость и оказался в тюрьме. Я не мог выдержать жизни среди больных людей или среди тех, кто ухаживает за ними”. Он ощущал депрессию, его все раздражало. В бедственном положении Селия выказала большую силу духа.
Лето 1936 года семья провела на курорте Мардель-Плата, на побережье океана. Фотографии того отпуска овеяны духом патетики. На одной из них Эрнесто, несомненно страдающий от приступа астмы, одет в штаны и рубашку. Его окружают дети в купальниках, Селия держит сына за руку, а он опускает ноги вводу, но не может зайти в нее глубже. Один из друзей семейства вспоминал, что тем летом окружающие непрерывно предлагали вернейшие средства от астмы, и Эрнесто покорно выполнял все рекомендации, которые давали его родителям, — спал, обложившись мешками с песком, пил разнообразные виды чая, терпеливо переносил ингаляции и другие способы лечения, “Мы так переживали из-за этой болезни, которая никак не могла отстать от ребенка, — говорил его отец, что испробовали все возможные способы борьбы с нею. Мы следовали советам докторов и шарлатанов. Мы использовали все лекарственные средства отечественного производства, покупали и пробовали любую панацею от астмы, какую только рекламировали в газетах. Как только я слышал о чем-нибудь подобном, например о травяном чае или смеси из сорняков, так сразу же давал средство Эрнесто.
По возвращении в Альта-Грасию в 1937 году Эрнесто, широко раскрыв от удивления глаза, слушал послеобеденные рассказа отца о семейной истории, особенно о дедушке-географе, определившем границы Чако — центральной области Южной Америки, на долю которого во время экспедиции выпали ужасная жара и нападения индейцев, В это же время отец купил радиоприемник. Передачи и газетные известия о гражданской войне в Испании произвели сильное впечатление на девятилетнего Эрнесто. Тогда же в семье стали бывать двое сыновей доктора Агилара, известного испанского республиканца, огда же в семье заместителя премьер-министра, который оказался вынужден покинуть Испанию.
Для Эрнесто борьба Испанской республики с военными мятежниками и фашистами стала личным делом. Он внимательно следил за событиями, отмечая крошечными флажками на карте линию фронта. На заднем дворе он построил макет Мадрида и разыгрывал с друзьями осаду города- Они выкапывали траншеи в земле и устраивали яростные поединки, кидаясь землей, камнями, орехами и палками, Роберто чуть не сломал ему ногу, и Эрнесто хромал несколько дней, но это не помешало ему накрепко заучить имена всех республиканских генералов.
Детство демократично, и Эрнесто, Цыганенок Феррер и дети Фигероа нашли друзей среди детей сторожей в летних виллах. Через несколько десятков лет официант из гостиницы в Альта Грасии вспоминал: “Эрнесто ребенком жил по соседству и предпочитал проводить время с нами, а не с благовоспитанными учениками частных школ”. Горожанин Хуан Мингес говорил: “Если мы играли в футбол и нас было только пятеро, Эрнесто хотел играть в воротах против оставшихся четырех”. Можно воспринять эти слова как миф о том, как Че становился самим собой, но их подтверждает и друг Гевары Сесар Диас: “Он играл вратарем, потому что не мог много бегать из-за астмы”.
Достоверно известно, что он был очень активен и иногда непричесан. Благодаря упорству он смог наверстать время, потерянное из-за астмы. В течение многих месяцев он занимал второе место на соревнованиях по настольному теннису, которые проводились в местной гостинице. Чемпионом постоянно оказывался Родольфо Руарте. Но однажды Эрнесто сказал Руарте, что на некоторое время откажется от игры. Он тайно построил дома стол для пинг-понга и тренировался на нем в одиночестве, а затем бросил вызов чемпиону — и одержал победу.
По воскресеньям он ходил с отцом заниматься стрельбой. Он научился обращаться с пистолетом в пять лет, и уже тогда пулями разносил кирпичи на части. И еще он читал, все время читал — Жюля Верна, Александра Дюма, Эмилио Сальгари, Роберта Луиса Стивенсона и Мигеля Сервантеса.
В том же 1937 году семья переехала в другой дом, а Эрнесто увлекся маскарадами и переодеваниями. Он был то индейцем, то древним греком, то гаучо, то маркизом. В школьной театральной постановке он изображал боксера. По воспоминаниям его сестры Анны Марии, всё шло очень хорошо, пока на сцене не появилась фея с волшебной палочкой, которая оживила детей, стоявших неподвижно, как полагается куклам, Роберто и Эрнесто были одеты боксерами, фея спросила: "Ну, куклы, что вы умеете делать?”, на что последовал ответ: "Подожди минуточку, и мы тебя удивим". С этими словами мальчики начали боксировать, сначала понарошку, но вскоре Эрнесто нанес младшему брату настоящий удар, и тот вполне реально рухнул на пол. “Учитель поднял крик, но даже волшебная палочка феи не могла остановить братьев”.

Астма между тем не отступала. Эрнесто-старший вспоминал: “Наше отчаяние было так велико, что мы даже пробовали обращаться к знахарю, лечащему больных молитвами и наложением рук. Даже больше того: помню, кто-то сообщил мне, что астматику будет легче, если с ним в постели будет спать кот. Я не стал раздумывать, принес беспризорного кота и посадил его и кровать к сыну. В результате кот задохнулся, а Эрнесто было все так же плохо, Мы сменили набивку матрацев и полушек, вместо хлопчатобумажных простынь взяли нейлоновые, или льняные. Мы убрали из комнат все драпировки и ковры. Мы непрерывно чистили стены от пыли, прогнали со двора собак, кошек и домашнюю птицу. Но все это оказалось бесполезно, и мы добились лишь разочарования и уныния. Астма оставалась непобедимой, и мы знали только, что обострение может возникнуть из-за чего угодно, в любое время года, при любом режиме питания, а главным результатом всех усилий было твердое знание о том, что полезней всего при его болезни сухая погода и возвышенная местность...- И дыхательные упражнения, особенно при плавании”.

Однако выяснилось, что холодная вода вызывает приступы.
В 1939 году, когда Эрнесто было одиннадцать, семья Гевара переселилась о бунгало. В жизнь мальчика вступили новые друзья. Дети Агилара познакомили его с Фернандо Барралем, испанским сиротой, который вместе со своей матерью нашел убежище в Аргентине. Барраль хорошо запомнил Эрнесто. “Должен признать, что и несколько завидовал Эрнесто. Он был решительным, смелым, самоуверенным и, что важнее всего, бесстрашным. Я помню бесстрашие как одну из определяющих черт его характера. Опасность не порождала в нем никакого страха или, по крайней мере, чувства, которое можно назвать этим словом” .
Эрнесто проверял себя. Он мог выпрыгнуть из окна чердака двухэтажного дома, чтобы заставить друзей побледнеть от испуга. Его подруга Долорес Мойано прямо указывала на причины, заставлявшие юного Гевару вести себя так, а не иначе: “Игра Эрнесто со смертью, его вызов опасностям в стиле Хемингуэя не были ни безрассудством, ни хвастовством. Когда он совершал какой-нибудь опасный или запретный поступок, например поедал мел или проходил по верху забора, он делал это, чтобы понять, может ли он справиться, причем как можно лучше, В основе каждого поступка лежало осмысленное отношение к нему, а скрытым поводом был эксперимент”.

Годом позже, с началом Второй мировой войны, Эрнесто - старший присоединился к “Аргентинскому действию” — антифашистской организации, сочувствовавшей союзникам. Двенадцатилетний Эрнесто с гордостью показывал друзьям членский билет отца и даже вызвался расследовать проникновение нацистов в среду немцев, живших в районе Альта-Грасии.
Но чтение оставалось главной страстью Эрнесто в ранней юности, в нем он находил облегчение, когда астма сбивала его с ног. Эрнесто - старший говорил, что, “когда Эрнесто исполнилось двенадцать, он уже был начитан как восемнадцатилетний юноша. На его полках лежали высокие стопки приключенческих книг и романов о путешествиях”. Много лет спустя Эрнесто в одной из своих многочисленных записных книжек составил список прочитанных книг, причем к части названий были сделаны комментарии. Он назвал его в Алфавитный каталог прочитанных книг”. Под рубрикой в Жюль Верн” были записаны заглавия двадцати трех романов.
В 1942 году, когда Эрнесто исполнилось четырнадцать лет, он был принят в школу “Колегио Насьональ Дин Фунес” в Кордойе. Это была либеральная общедоступная школа, в противоположность частным школам, где учились дети из высших слоев общества. Кордова находится в двадцати милях от Альта-Грасии, и мальчик каждый день ездил в школу на поезде.
В Кордосе он познакомился с братьями Гранадо. Томас был его одноклассником, а Лльберто — на шесть лет старше, Томас, очарованный своим новым другом со стрижкой ежиком и необычной агрессивностью в спортивных состязаниях, представил его своему старшему брату, после чего Эрнесто смог присоединяться к студенческой команде регби. На Альберто, обучавшегося медицине, товарищ младшего брата не произвел такого сильного впечатления. Он заметил у мальчика “одышку, которая указывала на неполадки с дыханием”.
Студенты предложили Геваре испытание: он должен был перепрыгивать через ручку от метлы, лежавшую на спинках двух стульев на высоте в четыре фута, приземляясь на плечо. “Бритоголовый” Гевара взялся за дело, и его пришлось остановить, иначе он пробил бы яму в земле- Через несколько дней он начал играть в регби и довольно скоро был принят в команду. Правда, ему подчас приходилось во время игры выходить за боковую линию, чтобы воспользоваться ингалятором. Он носился по полю, расталкивая игроков, и громко кричал: “С дороги, идет Эль Фурибундо — “Фусер“ [Бешеный Серна]!” Это и стало его прозвищем. Он играл так, будто от исхода матча зависела его жизнь, но не позволял игре завладеть своим существом и душой погрузиться в жизнь, рискуя и переступая через наставленные границы, то боролся против астмы.
И так же, со страстным увлечением, продолжал читать. Товарищи по команде часто видели, как он открывал книгу и углублялся в чтение, пользуясь несколькими минутами перед выходом на поле, прямо возле боковой линии поля. или где-нибудь в городе под фонарным столбом. Он вынимал книгу из кармана и переставал замечать окружающее. Он читал много и быстро, но при этом, несомненно, имел какую-то систему. Его план чтения был очень своеобразен. Он очень любил приключенческую литературу, книги о путешествиях, о Латинской Америке, равно как и произведения Орасио Кироги, Инхеньеро, Пабло Неруды и Джека Лондона. Он читал “Декамерона” Боккаччо, а вскоре после того, как начал заниматься с матерью французским языком, стал читать Бодлера в оригинале. Его очень интересовала психология, он прочел труды Юнга и Адлера. Отец Хосе Агилара, врач, эмигрировавший из Испании, был удивлен, увидев, что подросток читает Фрейда, и сказал детям, что их товарищ веще слишком молод, для того, чтобы изучать великого психоаналитика. Альберто Гранадо долго не мог поверить, что Эрнесто так много читает, но потом они обсуждали произведения Стейнбека и Фолкнера. У Фолкнера им обоим чрезвычайно понравился роман “Святилище”. Где только Бешеный Серна находил время?
“Понимаешь, Миал [мой Альберт], при каждом приступе астмы, или же, когда мне приходится сидеть взаперти и вдыхать фимиам, прописанный врачами, я использую эти два или три часа, чтобы прочесть все, что возможно”.
В 1943 году, когда Эрнесто исполнилось пятнадцать, семья переехала в Кордову и поселилась в большом доме. Сестра Эрнесто Селия поступила в школу для девочек. Гевара – старший вступил в дело с местным архитектором. А 18 мая 1943 года родился Хуан Мартин, самый младший из братьев Эрнесто.
Интерес Эрнесто к литературе не ослабевал. Он читал Малларме, Бодлера, Маркса и Энгельса, Гарсиа Лорку, Верлена, Антонио Мачадо. Он открыл для себя Ганди, который произвел на него сильное впечатление. Друзья вспоминали, как он читал наизусть стихи — конечно, Неруды, но также и нескольких испанских поэтов. Одна строфа особенно потрясла его: “Это была ложь / ложь, ставшая печальной правдой, / что его поступь слышали / в Мадриде, которого больше не существует”.
Кубинский писатель Альдо Исидрон, первый биограф Эрнесто, сообщил, что Эрнесто не был типичным аргентинцем: “У него не было музыкального слуха. Он не мог даже узнать мелодию танго. Ему пришлось выучить все па танца”. Чтобы танцевать хотя бы иногда, он спрашивал у друзей, какую играют мелодию — фокстрот или танго. Его кузина Кармен Кордова де ла Серна, которую он называл Ла Негрита (негритяночка), говорила, что “несмотря на отсутствие слуха, ее двоюродный брат стремился танцевать и всегда приглашал самых некрасивых девушек, так что они не ощущали себя забытыми.
В Кордове он лишился Негрины, собаки, которая была у него еще в Альта-Грасии. Местный собаколов, увидев собаку на улице, насыпал ей на спину отраву из цианида, и животное погибло почти сразу же после того, как попыталась зализать раздражение. Эрнесто вместе с друзьями попытался найти убийцу, но тщетно. Когда план мести рухнул, он устроил похороны Негрины со всеми подобающими атрибутами, включая гроб.
И, конечно, Эрнесто продолжал играть в регби с братьями Гранадо. Его друг Барраль отзывался о Геваре как о самом азартном игроке в команде, хотя он все также постоянно носил с собой на игры ингалятор. Именно тогда он заработал грубое прозвище, которым, впрочем, очень гордился.
“— Меня называли Боровом.
— Потому что вы были жирным?
— Нет, потому что я был грязным”,
Страх перед холодной водой, которая иногда вызывала приступы астмы, породил у Эрнесто неприязнь к личной гигиене.
Отвращение к ванне и душу осталось у него до конца жизни.
В это время у Эрнесто укрепилась не только нелюбовь к умыванию, но также и антимилитаризм. Вскоре после военного переворота он заявил в классе: “Военные не позволят массам получить образование, потому что если бы люди были бы образованны, то они не приняли бы к власти”. Сразу же разгорелись споры, и испуганный учитель удалил Эрнесто из класса.
В конце 1943 года Гранадо оказался в тюрьме как активный участник студенческой забастовки против власти военных, и Эрнесто часто навещал его. Гранадо расспрашивал о том, что говорят его друзья на собраниях. Эрнесто ответил, что не пойдет к ним до тех пор, пока ему не дадут пистолет.
Ни тогда, ни два года спустя он не проявлял особой заинтересованности в политической деятельности, хотя время от времени участвовал в различных акциях. Вместе со своим другом, студенческим лидером Густаво Рокой, он принял участие в демонстрации, которую разогнала полиция. Но миф о подросткой воинственности он опроверг лично: “Подростком я не имел ни малейшего интереса к социальным проблемам и не принимал никаго участия в политическом или студенческом движении в Аргентине”. В 1943 году Эрнесто исполнилось пятнадцать лет, и его лицо утратило мальчишеский вид. Оценки в “Колегио Насьональ Дин Фунес” соответствовали его интересам: очень хорошо” — по литературе, “неудовлетворительно” — по английскому языку, “очень хорошо” — по философии, “неудовлетворительно” — по музыке; “хорошо” — по истории, “посредственно” — по математике и естествознанию.
На следующий год, в очередной попытке навести порядок в хаосе своих знаний, Эрнесто начал составлять философский словарь на основе прочитанного и продолжал это занятие в течение двух лет. Привычка записывать подробности, связанные с чтением, и делать заметки останется у него на всю жизнь- Время шло, жизненные обстоятельства и новое чтение заставляли его изменить отношение к той или иной книге, и тогда он делал заметки к заметкам. Только человек хаотического склада характера может быть настолько организованным.
24 февраля 1946 года состоялись выборы, утвердившие в качестве президента Хуана Доминго Перона (который фактически исполнял эту обязанность со времени переворота), но Эрнесто по молодости еще не мог принимать участие в голосовании. Он вызвался было поступить на военную службу, но его признали непригодным из-за астмы.
Он закончил “Колегио Насъональ Дин Фунес” и решил учиться на строителя. Почему он не выбрал литературу или психологию, которые, казалось, больше всего интересовали его в юности? Возможно, он развивал в себе практический подход, который был несовместим с его юношескими пристрастиями?
Эрнесто отправился в Буэнос-Айрес, где поселился у Аны, своей бабушки с материнской стороны, и тети Беатрис, с которой всегда был духовно близок. В столице он поступил на строительный факультет университета.
Как представитель небогатого буржуазного семейства, которое не могло позволить себе особой роскоши, он провел каникулы вместе с Томасом Гранадо, обучаясь на техника-лаборанта по механике грунтов. Оба смогли сдать экзамен и были приняты на работу - Эрнесто занимался проектами строительства шоссе и организации общественных работ в маленьких городках между Кордовой и Росарио. Ближе к концу года он писал отцу:

“Босс сказал мне, что я единственный техник-лаборант из всех, кого он знал за десять лет, кто не берет продукты в подарок, он один из двоих-троих, кто не берет взятки. Можно подумать, что я был чересчур придирчив к ним, но я заставил их остановиться и переделать изрядный кусок шоссе”.

Во время борьбы со строителями, которые привыкли облегчать свою работу, подмазывая представителей заказчика и контролеров. он узнал об убийстве Ганди, героя своего детства, и был глубоко опечален. Он решил не возвращаться в университет, а продолжать работать, изучая науки в свободное время. Вот что он писал отцу: “Если я смогу изучить полный университетский курс [т. е. инженерные дисциплины, полагающиеся по программе], то останусь на всю зиму, поскольку, по прикидке, я смогу сэкономить 80—100 песо в месяц. Я зарабатываю 200 в месяц, имею жилье, поэтому трачу деньги только на еду и несколько книг для развлечения”.
Но и самые лучшие планы срываются. Бабушка Ана заболела. Он оставил свой шоссейный департамент и помчался прямиком и Буэнос-Айрес, чтобы ухаживать за ней. У нее случилось кровоизлияние в мозг. и одна сторона тела оказалась парализована. Эрнесто провел следующие семнадцать дней у ее постели, кормил и заботился о ней, пока она не умерла.
Вне всякого сомнения, те долгие дни, что он провел рядом с умирающей любимой бабушкой — так же как, возможно, и его собственный многолетний опыт астматика, привели к изменению прежде избранного направления в жизни. Эрнесто решил оставить строительство и обратиться к медицине. Он начал свой путь заново.