"СЕГОДНЯ НАЧИНАЕТСЯ СЛЕДУЮЩИЙ ЭТАП".

(продолжение)

Мысль о том, чтобы партия приняла участие в вооруженной борьбе под военным руководством, Че сразу же оказалась отброшена. Взамен Монхе предложил, что, "хотя он и собирался уйти в отставку с поста первого секретаря, но мог бы убедить новое руководство партии, по крайней мере, сохранять нейтралитет и привлечь к борьбе новых участников". Че не возражал против этого предложения, но сказал, что "открытое проявление колебаний и оппортунистических настроений" было ужасной ошибкой, оставившей партию без единой позиции. Следствием этого оказалось то, что бывший первый секретарь мог принять участие в вооруженной борьбе, не получив ни поддержки, ни осуждения со стороны БКП.
Еще одно предложение Монхе заключалось в том, что "он мог бы обратиться к другим южноамериканским партиям и попытаться добиться от них поддержки освободительного движения". Эту идею Че воспринял крайне скептически, поскольку заранее был уверен в том, что она обречена на неудачу. Обращение к Кодовилье (весьма умеренному лидеру аргентинских коммунистов) с просьбой "оказать поддержку Дугласу Браво [предводителю венесуэльских партизан] было воспринято им как предложение закрыть глаза на бунт в его собственной партии".
Однако главным камнем преткновения оказались претензии Монхе на руководство и политической, и военной кампаниями, Че был непреклонен: "Я должен быть военным руководителем и не пойду в этом вопросе ни на какие компромиссы". Это убеждение возникло под влиянием конголезского опыта Че. Он не мог позволить себе вторично попасться в одну и ту же ловушку, подчинившись политическим лидерам, которые не имели никакого желания вести борьбу. "Дискуссия не приводила ни к чему, это был порочный круг". Марио Монхе доказывал, что если бы революция происходила в Аргентине, то он с готовностью таскал бы за Че его пожитки, но в Боливии впереди должен идти боливиец. Че приводил ему бесчисленные примеры из истории латиноамериканизма, борьбы прежних испанских колоний за свою независимость, постоянного перемещения революционеров независимо от произвольно устанавливавшихся властями и частенько перемещавшихся границ. Монхе настаивал на своем требовании и предлагал Че стать его советником. Че отвечал, что он ни у кого не был советником. В обмен на свое военное руководство он предложил Монхе стать формальным предводителем движения и даже сказал, что ради соблюдения приличий перед шпионами, которые наверняка проникнут в их ряды, он будет каждое утро докладывать Монхе об обстановке и получать инструкции. Но при этом он, Че, должен быть фактическим руководителем, и это не могло даже обсуждаться. Ни один не соглашался уступить. Монхе принялся было обсуждать гипотетические ситуации, но Че оборвал его, заявив: "Я уже здесь, и выгнать меня отсюда можно будет только мертвым".
Но переговоры все же продолжались. Монхе атаковал группу Мойсеса Гевары, заявив, что они оппортунистьии весьма ненадежны. Че, в свою очередь, назвал Монхе сектантом.
Складывалось впечатление, что после того как Коко сказал Монхе о том, что Че не пойдет на уступки в стратегических вопросах, партийный секретарь тоже решил не отступать ни на шаг. Правда, в своих возражениях он был крайне непоследователен.
После нескольких часов дискуссии разногласия, проявившиеся в позициях собеседников, казались непреодолимыми. Монхе попросил Че дать ему возможность посоветоваться с членами Боливийской компартии, присоединившимися к партизанской группе. Для этого они перешли в новый лагерь. Там Монхе увидел братьев Передо, Ньято Мендеса, Фредди Маймуру, Васкеса Вианью, Антонио Домингеса и Лорхио Баку. Все они, по словам одного из присутствовавших, встретили его очень холодно. Монхе доказывал, что военное руководство должно принадлежать его партии, что люди отвернутся от партизан, как только узнают, что их предводитель - иностранец. Он пообещал им гарантировать амнистию в том случае, если они откажутся от участия в вооруженной борьбе: "Пойдемте со мной прямо сейчас", - и даже прибегнул к затаенной угрозе: хотя партия и не станет прибегать к каким-либо репрессиям, люди выиграют, если уйдут с ним.
Монхе, вероятно, не ожидал получить резкий и единодушный ответ. Молодые боливийцы набросились на него. Они настаивали на том, чтобы он остался с отрядом, говорили, что они уверены в том, что партия не бросит их на произвол судьбы, что служить под командованием Че - это честь. Обсуждение проблемы запуталось. Тогда Монхе вернулся к той же идее, которую когда-то излагал Мартинесу Тамайо и Вильегасу: более правильным подходом была бы организация восстания в городах, участники которого в дальнейшем отступили бы в горы. Он сказал также, что в любом случае оставит свой пост в руководстве партии и присоединится к отряду как рядовой солдат. При этом он произнес загадочную фразу: "Я здесь не для того, чтобы превратиться в Ван Тро И" (то есть не ради корысти) - так звали одного из вьетнамских лидеров, пользовавшихся в то время большой популярностью.
Казалось, что Монхе был совершенно ошеломлен. Он пообедал в лагере вместе с партизанами, но за обедом царила холодная атмосфера, на которую он, должно быть, обиделся. Когда Аларкон попросил одного из боливийцев, Мендеса, дать свою тарелку лидеру партии, Мендес ответил: "Видишь ли, товарищ, я не знаю, откуда едят свиньи в вашей стране, но в моей они подбирают пишу прямо с земли".
На следующее утро "Монхе сказал мне, что уезжает и 8 января предложит руководству партии свою отставку. Его миссия, по его словам, была закончена. Он уехал с таким видом, будто направлялся на виселицу".
Че собрал партизан и изложил им "мнение Монхе, сказав, что мы объединимся со всеми теми, кто хотел бы делать революцию и что я предвижу для боливийцев трудные дни нравственных мучений". Сан-Луис также сделал в дневнике пророческую запись: "Вероятнее всего, здесь имеет место раскол, и некоторые присоединятся к нам". Начиналось одиночество.
В дневнике Че сухо отметил, что "отношение Монхе может, с одной стороны, затормозить развитие события, но, с другой, может внести и положительный вклад, освободив меня от политических обязательств". Конечно, самоустранение наиболее влиятельной из радикальных левых сил Боливии наносило ущерб проекту, и партизанам теперь предстояло организовать опорную городскую сеть, независимую от той, которую они использовали до тех пор.
Для Че было теперь очень важно узнать, пришла ли группа Мойсеса Гевары к окончательному решению и согласна ли она на организацию объединенного фронта. Одновременно он приступил к организации опорной сети в городах, где мог рассчитывать на доктора Умберто Pea (который, однако, в это время находился на Кубе), Родольфо Салданью и Лойолу Гусман. Она была одним из лидеров Молодых коммунистов и должна была стать казначеем движения. Полезным для этой цели мог оказаться и перуанец Дагнино, который мог бы взять на себя работу в городской сети наряду со своими обязанностями по обеспечению свя-. зей с Национально-освободительной армией. Монлеон мог бы пригодиться при организации параллельной системы связи с Гаваной.
Судя по всему, Че был не слишком обеспокоен. Как и на Кубе в 1958 году, он недооценил важность широкого, крепкого городского движения за спиной и вокруг партизанского движения. Между строк в его дневнике можно прочесть, что он, по-видимому, был намного больше заинтересован настоятельной потребностью приступить к боевой закалке своей группы путем проведения обширной разведывательной операции в зоне расположения и налаживанием связей с аргентинцами согласно его континентальной схеме.
10 декабря Че уже решил отправить Таню в Буэнос-Айрес. Ей предстояло прежде всего провести переговоры с несколькими аргентинцами, а затем доставить их в Ньянкауасу. В дневниках и бумагах Че упоминаются Сиро Бустос (связанный в прошлом с партизанской группой Масетти), Хосами - Хуан Гельман - поэт, который позднее примкнет к диссидентской левой фракции в Аргентинской коммунистической партии, Хауреги из профсоюза журналистов и Стампони. 2 января 1967 года Таня выехала для выполнения этого задания.
Снова наступило время ожидания. Было устроено несколько пятидневных походов для изучения местности. Часть партизан работала во втором лагере, занимаясь копкой пещер, защитных сооружений и укрытий, накрывая крышами строения базы. Че постепенно начало становиться ясно, что вокруг них находятся практически ненаселенные дикие джунгли. Редко какой из групп удавалось обнаружить признаки жилья. Записи Че были лаконичными и очень точными. В его мозгу складывался план первоначальных действий: "Вило и доктор прошли за Икири до тех пор, пока не уперлись в неприступный скалистый обрыв; они не встретили людей, но обнаруживали кое-какие следы. Пинарес, Мануэль и Дариэль шли вдоль реки, пока не наткнулись на непроходимое обнажение".
Че провел первое собрание отряда, чтобы в зародыше подавить начавшие возникать напряженные отношения.
"Я слегка вспылил по поводу качеств партизанского бойца и необходимости строгой дисциплины и объяснил, что наша задача состоит прежде всего в том, чтобы создать образцовое стальное ядро... Рассказал, насколько важно обучение, которое необходимо для нашего будущего. Потом я собрал командиров - Вило, Пинареса, Мамина Оеда, Инти, Сан-Луиса, Вильегаса, доктора, "Ньято" Мендеса и Мартинеса Тамайо...
Я объяснил, почему Вило был назначен моим заместителем: потому, что Пинарес вновь и вновь повторял одни и те же ошибки... Неприятные происшествия могут разрушить всю нашу работу".
Но этим дело не закончилось: проблемы с Пинаресом продолжались. Спустя неделю Че отметил в своем дневнике: "Вило сказал мне, что Пинарес очень задет упоминанием его ошибок на недавнем собрании. Я должен поговорить с ним". И на следующий день:
"Я говорил с Пинаресом. Он жалуется на то, что я критиковал его в присутствии боливийцев. Его аргументы не основывались ни на чем, кроме его эмоционального состояния; это, впрочем, заслуживало внимания. Остальное было совершенно неважно. Он упомянул о неприятных высказываниях Мачина Оеда в его адрес, в которых я разобрался. Мне кажется, что такого происшествия просто не было, всего лишь сплетня. Пинарес немного успокоился".
Будучи поглощен мелкими деталями, Че, кажется, забыл отметить в дневнике тот факт, что 8 января не получил никакого ответа от Монхе. Не упоминает он и об окружавшем их ландшафте. А вот Пачо тогда же записал: "Вид Анд изумителен, а восхождения на горы волнуют; очень устаешь, особенно без сытного питания". Лагерная жизнь подняла настроение Коэльо, он расхаживал повсюду, распевая "Изабель" Шарля Азнавура, и отвечал на недоуменные вопросы: "Я не спятил. А если вы спятили, то вините империализм в том, что оказались здесь". Он разговаривал со своей винтовкой, когда чистил ее: "Послушай, я чищу тебя, но не хочу из тебя стрелять. После войны я сдам тебя в музей".
Рекогносцировки продолжались. А 11 января группа приступила к изучению языка кечуа, который преподавали Анисето Рейнага и Хименес Тардио. Че записал: "Сегодня был день "боро¹" , и мы провели его за удалением личинок мух из [-под кожи] Пинареса, Лорхйо Ваки, Вильегаса, Оло Пантохи, Октавио и Вило". В дневнике Вильегаса просто отмечен "скучный день", а Пачо сообщает, что он "спас бабочку из сети паука. Мы пришли в лагерь в 6.10. Че вел урок".
------
¹ Боро - местное название кровососущей мухи, откладывающей при укусе яйца под кожу жертвы.
------
Связь с Гаваной (которая в шифрограммах носила имя "Манила") действовала отлично в направлении Гавана - Ньянкауасу, но крайне медленно в обратном направлении - Ньянкауасу - Ла-Пас - Гавана. Че сообщил Фиделю о своих переговорах с Монхе, а в ответ получил известие о том, что Хуан Пабло Чанг, перуанский силач, должен вскоре появиться в партизанском лагере. 11 января Че получил от Фиделя сообщение о том, что тот имел переговоры с другим представителем руководства коммунистической партии, профсоюзным руководителем Симоном Рейесом, который "согласился предоставить нам помощь, но не сказал, в чем она будет выражаться. Он знает, как добыть хорошие американские ботинки. Он может заняться этим немедленно. Он будет там через две недели". Еще через десять дней Фидель известил Че о том, что второй секретарь Коммунистической партии Боливии собирается прибыть в Гавану и что "мы выслушаем его предложения и отнесемся к ним жестко и активно". Спустя еще две недели Фидель сообщил о своей встрече со вторым секретарем БКП Хорхе Колье и Симоном Рейесом:
"Колье заявил, [что] Монхе информировал секретариат БКП о внутренней операции, и эта точка зрения вызвала замешательство. Мы рассказали Колье о континентальном масштабе и стратегической сущности операции. Это помогло прояснить недоразумение, и он согласился с тем, что со стороны руководства было бы ошибкой требовать сотрудничества в акции, имеющей стратегическое, а не внутреннее содержание. Мы просили его поговорить с тобой для того, чтобы установить основные правила сотрудничества с ними и их участия в операции... и он произвел на меня благоприятное впечатление. Думаю, что вы достигнете приемлемого соглашения".
Такое представление о положении дел складывалось у Фиделя в Гаване, где он пытался сгладить отношения между Че и Боливийской коммунистической партией. Но оно не соответствовало мыслям, возникавшим у Че на основе той информации, которую он получал. В промежутке между получением двух посланий от Фиделя в лагерь вернулся Коко с тремя боливийскими новобранцами. Он рассказал Че, что Монхе не только не сложил с себя должности первого секретаря партии, но еще и "разговаривал с этими троими, только что прибывшими с Кубы, пытаясь отговорить их от участия в партизанской войне... Если это враждебное отношение возобладает, то в нашем составе будет только одиннадцать боливийцев".
В своем обзоре событий за январь Че указал:
"Как я и предполагал, Монхе оказался скользким, во-первых, и склонным к предательству, во-вторых. Партия уже готовит оружие против нас, и я не знаю, когда и чем это закончится. Но это не остановит нас, и/возможно, в конечном счете окажется к лучшему. (Я почти уверен в этом.) Самые честные и боевые люди будут с нами, даже если им придется преодолеть более или менее серьезный кризис совести".
Почти полностью разорвав отношения с боливийскими коммунистами, практически избавляясь от любой зависимости от них, Че, казалось, сбрасывал с себя дополнительный груз. Спустя много лет об этом хорошо сказал Дебрэ:
"Местная политика совершенно не интересовала его. Боливийские коммунисты? Выводок цыплят. Национальное левое руководство? Кучка близоруких политиканов. Шахтеры с оловянных рудников? Рабочая аристократия, которая завтра сама может явиться источником проблем для пролетарского равенства. Сама Боливия была отправной точкой, первым звеном в цепи".
Несмотря на вроде бы недостаточно активную деятельность, в течение третьей недели января жизнь в лагере не была легкой. Провианта было недостаточно: область была небогата продовольствием, попытки обмена с кампесинос не давали результатов, а охота также была неэффективной. Из дневника Пачо: "Каждую ночь я мечтаю о еде. Наша диета чрезмерно скудна, в нее не входит ни мясо, ни молоко". Начались заболевания: "У Мачина Оеда появились признаки малярии... Мануэль слег с сильной лихорадкой, которая по всем признакам похожа на малярию. Весь день я ощущал в теле признаки гриппа, но болезнь не разыгралась".
В дневниках партизан время от времени появляются упоминания о женах и семьях, воспоминания. Вильегас, 18 января: "Тысяча, миллион поцелуев Гарри и Кусти". Пачо, 1 января: "Я весь день думал о Тэрри". Сан-Луис, 10 января: "Читаю "Пармскую обитель" и вспоминаю мою любимую жену и Элисето". Сам Че упоминал дни рождения жены, брата и сестер. Дариэль записал в дневнике: "Ностальгия и впрямь является мрачным спутником в джунглях".
Происходили странные вещи, так или иначе связанные с "любопытным соседом", Сиро Арганьярасом. 18 января Че записал:
"Васкес Вианья пришел, несмотря на мощный ливень, чтобы сообщить о том, что разговаривал с Оло Пантохой, намекнул на то, что ему многое известно, и предлагал сотрудничать с нами в торговле кокаином или чем-нибудь наподобие этого... чем мы занимаемся, как ему известно. Я велел Васкесу Вианье завербовать [Арганьяраса], но не обещать ему особенно много, только плату за перевозку грузов на его джипе, а также пригрозить смертью, если он предаст нас".
Но уже на следующий день полиция посетила Каламину.
"Лейтенант Фернандес приехал в сопровождении четверых полицейских в штатском в арендованном джипе на поиски кокаиновой фабрики. Они лишь обыскали дом, но заметили при этом несколько странных вещей, таких, как керосин для наших ламп, который не был переправлен в пещеры. Они отобрали у Васкеса Вианъи пистолет, но оставили его [винтовку] "маузер", малокалиберный пистолет. Для виду они отняли малокалиберный пистолет и у Арганьяраса, показали его Васкесу Вианье и ушли, предупредив нас, что они в курсе всех дел и с ними нужно считаться. Васкес Вианья может получить пистолет в Камири "без особых хлопот, если поговорит со мной", - сказал лейтенант Фернандес. Он спрашивал о "Бразильце".
С учетом обострения ситуации Че приказал Васкесу Вианье как следует пригрозить Арганьярасу и его помощнику и серьезно напугать их. Во избежание неприятных неожиданностей он также провел реорганизацию во втором лагере:
"План базировался на подвижной обороне зоны около реки; мы предполагали провести силами нескольких человек из авангарда контратаку по проходящим параллельно реке тропкам, связывающим с тыловым охранением. После разведки мы переместили бы лагерь поближе к дому Арганьяраса. Если его прикрытие не поможет, мы, перед тем как покинуть зону, дадим этому типу прочувствовать наше отношение".
К концу ноября в отряде продолжала давать себя знать нарастающая напряженность отношений. А Че в это время стремился установить в лагере железную дисциплину. Вило Акунья, нагруженный рюкзаком с сотней кукурузных початков, поскользнулся во время переправы через реку Ньянкауасу и уронил в воду винтовку. Дариэль Аларкон описал эту сцену: "Мы увидели, как Вило вышел из воды и посмотрел на нас. Выражение на его лице я не рискну описывать. "Я уронил мою винтовку... и если я явлюсь к Че без оружия... Я уж лучше сразу застрелюсь!" И вся наша группа принялась нырять в поисках винтовки".
26 января наконец-то поступили и хорошие новости: "Только мы успели приступить к работе по выкапыванию новой пещеры, как сообщили о прибытии [Мойсеса] Гевары и Лойолы Гусман". Лойоле, которая была одним из лидеров молодежной коммунистической организации, в это время было всего лишь около двадцати лет. Когда Коко Передо ска'зал, с кем ей сейчас предстоит встретиться, она была крайне удивлена. "Незадолго до этого в новостях сообщили, что Че находится в Колумбии". А при встрече она была крайне поражена тем, что майор разговаривал без своего всем известного аргентинского акцента.
"- Почему ты мокрая? Потому что река глубокая или потому что ты такая маленькая?
Он приказал ей снять носки и высушить их. И сразу же переименовал ее в Игнасию.
- Почему Игнасия?
- В честь святого Игнасио Лойолы".
В то время как Лойоле, согласно планам Че, предстояло стать основным звеном в будущей городской сети, Моисее Гевара, лидер небольшой маоистской группы, с которым Мартинес Тамайо и Вильегас налаживали отношения в течение нескольких месяцев, оказывался необходим, так как партизаны лишились поддержки со стороны БКП.
"Я изложил [Мойсесу] Геваре мои условия: он должен будет распустить группу; для них не будет никаких особых должностей, тем более никакой политической организации. Мы должны избегать любых противоречий по национальным или международным спорным вопросам. Он согласился со всем этим без колебаний, и после прохладного начала отношения с другими боливийцами стали более дружественными".
Лойола позднее упорно утверждала, что Че несколько раз повторил, что здесь ни у кого не будет ни просоветских, ни прокитайских убеждений.
"Лойола произвела на меня хорошее впечатление. Она очень молода и нежна, но можно сказать, что она полностью определилась. Молодые коммунисты готовы выгнать ее, но пока что пытаются заставить ее подать в отставку. Я дал людям инструкции и другие бумаги. Я также вернул ей деньги, которые она потратила; сумма уже приближается к 70 000 песо. Похоже, что наличности скоро не будет хватать. Доктор Пареха возглавит сеть, а Родольфо [Салданья] присоединится к нему в течение двух недель".
В разговоре с Лойолой Че в очень простых словах объяснил ей основные положения организации городской сети. Он также дал ей сломанный радиопередатчик, который нужно было починить и подготовить к использованию. С Мойсесом Геварой Че договорился о прибытии "первой группы между 4 и 14 февраля. Он сказал, что не может прийти раньше из-за состояния связи, а в настоящее время люди разбежались от него, так как идет карнавал".
Заручившись этой непрочной поддержкой и уверившись в том, что городская сеть начала складываться, Че решил отправляться в дальний разведывательный поход через три дня после того, как вернется провожавший посетителей Коко. Кажется удивительным, что Че первым делом стремился проверить своих людей, хотя и наверняка знал, что это могло привести к проблемам с любопытной полицией и старательно шпионившим соседом Арганьярасом, что без участия БКП городская сеть все еще представляла собой разрозненные клочья. Неужели он настолько торопился начать кампанию? 31 января оказалось последним днем, проведенным в лагере. Небольшая группа под командованием Оло Пантохи осталась для того, чтобы встречать пополнение и охранять базу. "Я поговорил с бойцами и дал им последние указания на время нашего отсутствия".
Цель разведывательной экспедиции состояла в том, чтобы установить отношения с местными кампесинос и попытаться в принципе избежать столкновений, хотя они и могли быть полезными для обучения группы, ее подготовки к трудностям партизанской жизни и усложнения обучения, которое, как многие предвидели, и без того должно было оказаться очень тяжелым. Пачо записал в дневнике:
"Завтра мы выходим, и я выбираю, что возьму с собой на прогулку. Всего так много, что я не знаю, что и делать: одеяло, рюкзак, гамак, 15 фунтов продовольствия - рис, бобы, зерно, сахар, кофе, хинин, рагу, суп, банка молока, банка сосисок, банка сардин, смена одежды, вяленое мясо, патроны, винтовка, журнал радиосвязи, тетрадь для занятий, пистолет, фляга..."
А вот запись, сделанная Че: "Теперь начинается настоящая партизанская жизнь, и мы сможем проверить бойцов. Время покажет, на что они способны и какие перспективы есть у боливийской революции".