Вторжение.

Революция едва успела перевести дыхание после победы над наступавшими войсками Батисты, когда Фидель Кастро принял одно из своих самых блестящих военных решений: воспользоваться преимуществом, порожденным общей слабостью правительства и создавшимся беспорядком, и немедленно перейти в контратаку.План был очень смелым. «Тогда была окончательно разработана стратегия. Должна была состояться атака по трем направлениям: в Сантьяго — маневренная осада, в Лас-Вильясе, куда я должен был выйти [с колонной], и в Пинар-дель-Рио, на противоположном конце острова, куда должен был отправиться Камило Сьенфуэгос».

Че поначалу считал, что большое подразделение из ста двадцати — ста пятидесяти человек можно доставить в центральную часть острова, где находится другая горная система, Сьерра-дель-Эскамбрей, при помощи транспортных средств. «Я приказал изучить четверть или половину маршрута и полагал, что он весь мог быть сделан на моторе». Эрнесто пытался добыть грузовики, в которых он «был чрезвычайно заинтересован».

17 августа Фидель договорился с Че о встрече через два дня в Альтос-де-Момпье. Им предстояло окончательно обсудить детали плана. Гевара явился в обществе Сойлы Родригео. Они с Фиделем долго беседовали наедине в Ла-Плате и в конце концов пришли к такому решению: на следующий день Фидель должен был выступить по «Радио ребельде», объявить об окончании наступления правительственных войск и туманно сообщить о выходе «колонн Вторжения» из Сьерра-Маэстры в другие части острова. В очередной раз военное благоразумие отступило перед расчетом на психологическое воздействие. Так же, как и в 1956 году, когда об экспедиции на «Гранме» было объявлено заранее, Фидель решил при помощи широкого оповещения о контрнаступлении вызвать в обществе сильный политический резонанс, который должен был обеспечить повстанцам психологическое преимущество. Это должно было еще выше поднять авторитет повстанцев в глазах населения, которое уже стало привыкать к тому, что «мау-мау» держат свое слово. 21 августа Фидель выпустил письменные приказы.

«Майору Геваре поручено возглавить колонну № 8 имени Сиро Редондо, направляющуюся в провинцию Лас-Вильяс... Колонна № 8 должна выйти из Лас-Мерседеса между 24 августа и 30 августа. Стратегической целью [операции] колонны будет нанесение непрерывных ударов в центральном районе Кубы до тех пор, пока вражеские силы не окажутся полностью скованными».

Двумя днями ранее подобный приказ получил Камило Сьенфуэгос, который должен был возглавить колонну № 2 имени Антонио Масео, также направлявшуюся на запад острова.

Примерно в то же время Фидель познакомил Че с кампесино, носившим очень привлекательное имя Эдильберто Энаморадо — Эдильберто Влюбленный, — которому предстояло быть проводником Гевары на начальной стадии операции. Может быть, иметь поблизости людей с такими именами — хорошая примета? Пепин Магадан и Энаморадо возглавляли маленькую группу, занимавшуюся доставкой всякой всячины в Сьерра-Маэстру, и Фидель поручил им обеспечить безопасность Че на первой стадии Вторжения.

«— Что ж, похоже, я пошел вон.

— Вон?

— Да. Я отправляюсь на Равнину...»

Но этому диалогу суждено было повторяться вновь и вновь, прежде чем событие свершилось. Тогда, в Сьерра-Маэстре, они говорили, что раз жандармы не смогли подняться сюда, то придется спуститься вслед за ними. Но набор добровольцев был совсем не легкой задачей. В ходе контрнаступления — трех месяцев непрерывных сражений и переходов — из строя выбыло много опытных партизан. В довершение трудностей многие кампесинос-горцы не желали воевать в непривычной местности; выход на равнину смущал и пугал их. Одно дело было преграждать дорогу солдатам на своей родной земле, а спускаться в неведомые места — совсем другое. Большинство этих бойцов ни разу в жизни не бывало ни в одном из провинциальных центров страны.

Энрике Асеведо, ветеран, которому только что исполнилось шестнадцать и который получил «гаранд» взамен винтовки «М-1», вспоминал:

«Во взводе произошел раскол, и немногие были готовы покинуть горы. Вперед выступило шесть добровольцев, в том числе лейтенант Альфонсо Сайас, который в течение нескольких месяцев был моим командиром. Я попробовал убедить остальных и услышал от какого-то шутника: «Ты, наверно, прирожденный мазохист; Че недавно раздолбал тебя, а ты хочешь получить еще».

Че тем временем составлял списки бойцов, получивших оружие и боеприпасы, и пытался хоть немного облегчить жизнь своих потрепанных отрядов. Сохранилось несколько записок, в которых он набросал возможное построение колонны, подписанных «Майор Эрнесто Гевара», а ниже приписка: «Че» Гевара».

С согласия Фиделя он назначил Рамиро Вальдеса заместителем командира колонны. Фидель тем временем занимался интендантскици вопросами:

«Этим утром я послал к тебе людей из подразделения Кресло, вооруженных винтовками «гаранд». Делай с обоими все, что найдешь нужным. Тех, кто тебе не нужен, отправь назад с другим оружием и сообщи мне, сколько «гарандов» ты уже собрал и сколько еще, по твоему мнению, потребуется».

По горам гуляли слухи о том, что Че отправляется на Равнину устраивать перестрелки. Рассказывает юный Асеведо:

«Несмотря на молчание, окружавшее движение колонн, телеграф джунглей работал вовсю. Хорошо осведомленные источники сообщали, что мы выйдем в сентябре. Некоторые, испытывая свои силы в качестве стратегов, утверждали, что целью похода являются горы Сьерра-дель-Кристаль. А меньшинство говорило о Камагуэе». Понемногу заполнялся список личного состава, состоявший преимущественно из молодых кампесинос, хорошо зарекомендовавших себя во время последнего наступления. Были добровольцы, такие, как Хоэль Иглесиас, доктор Висенте де ла О и доктор Оскар Фернандес Мель, творивший чудеса на всем протяжении горного массива Сьерра-Маэстра с тех самых пор, как присоединился к партизанам после неудавшейся апрельской забастовки. Примерно треть бойцов, которым предстояло отправиться с Че, взялась за оружие в 1957 году, большинство участвовало в сражениях за Лас-Мерседес, а вот из экипажа «Гранмы» было только трое: сам Че, Рамиро Вальдес и Рене Родригес. Средний возраст людей равнялся двадцати четырем годам, и «90 процентов [бойцов] нашей колонны были неграмотны».

Колонна Камило вышла в путь 22 августа. Выход Че откладывался до прибытия из Флориды легкого самолета, на котором Должны были доставить жизненно необходимые боеприпасы. «Более сотни винтовок были теперь бесполезны, так как у бойцов совсем не было патронов».

Авиация Батисты непрерывно бомбила Лас-Мерседес. От бомбежек сильно страдали мирные жители, а рассредоточившиеся боевые подразделения оставались практически невредимыми. 23 августа было сделано двенадцать налетов, в которых использовались 250-фунтовые бомбы и ракеты. Гарри Вильегас вспоминал, что, когда он воевал во взводе Гевары, Че однажды сказал ему: «Давай-ка отойдем в сторону — следующая [бомба] упадет сюда». Так и случилось. Че, казалось, имел шестое чувство, которое помогало ему предвидеть, куда будут падать бомбы.

Снова рассказывает Энрике Асеведо:

[Авиация атакует Л ас-Мерседес]

«Закончив сбрасывать бомбы и пускать ракеты, они сделали несколько заходов, стреляя из пулеметов, и наконец ушли. Я медленно встал; меня всего завалило грязью и камнями. Дом превратился в руины; подойдя поближе, я увидел, что там никого нет. Ракета взорвалась примерно в семи-восьми ярдах и превратила здание в кучу брусьев, торчавших в небо. ... Я продолжал обнюхивать окружающее, пока наконец не наткнулся на то, что целый год стремился исследовать — рюкзак Аргентинца. И точно, это был он, а в нем — то, что [Че] читал в постели. Никто не знал, что он читает — члены его команды держали такие вещи в строгом секрете... Я тут же залез в рюкзак, ничего не нашел и решил, что книги лежат на дне, и, конечно, они связаны с политикой: Сталин, Мао и, возможно, Ленин... Мне удалось все же найти книгу в середине свертка ношеной одежды, и я был ужасно разочарован, увидев, что это всего-навсего «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура» [роман М. Твена]. Я старательно уложил все в рюкзаке [как было] и кинул сверху несколько кусков щебенки».

24 августа Че провел митинг своей колонны, и все триста бойцов услышали, какое их ждет задание. Он нарисовал мрачную перспективу: «У нас будут солдаты на завтрак, самолеты на обед и танки на ужин». Особо подчеркнул, что соотношение сил будет крайне неблагоприятным — по десять-пятнадцать правительственных солдат на каждого партизана. По соображениям безопасности он не упомянул о цели похода, но Хоэль вспоминал:

«Он вскользь заметил, что мы пойдем в неизвестную местность, с непривычным ландшафтом, что с населением там не проводилось никакой подготовительной работы и нам предстоит испытать большие трудности. Что вследствие действий противника, голода, жажды, холода, нехватки всего на свете выжить удастся только половине — а то и меньше — нашей колонны».

Че знал, что делает. Его цель заключалась в том, чтобы провести отбор в этой группе очень молодых кампесинос, вовлеченных в революцию, но еще не до конца осознавших в ней свое место. После этой драматической и выдержанной в очень аргентинском духе речи он вызвал добровольцев — но не предложил им поднять руки. Нет, он велел повстанцам обдумать его слова и спустя три дня дать ему ответ через командиров взводов. Тем из партизан, у кого неподалеку, в горах, жили семьи, он предоставил трехдневный отпуск.

Добровольцы, которым предстояло образовать новую колонну, собрались в конце августа в Эль-Хибора, деревенском доме в предгорьях Сьерра-Маэстры, Вызвалась примерно половина из тех трехсот бойцов, перед которыми Че недавно выступал.

Пока партизаны дожидались самолета, ураган с ласковым именем «Дейзи» обрушился на Южную Флориду и, по прогнозам, должен был направиться к побережью Кубы.

Сойла Родригес настойчиво требовала, чтобы ее взяли в поход. Она хотела, чтобы ее считали просто рядовым бойцом — ведь в прошлом ей уже приходилось принимать участие в опасных боевых действиях. Гевара жестко сказал ей «нет», дав взамен поручение ухаживать за его мулом, который начал оправляться от раны. Потом Сойла вспоминала, что из любви к Че она «заботилась об этом животном, словно о человеке». Нам мало известно о разрыве Че и Сойлы (дневник Че за те несколько месяцев все же следует обнародовать); тем не менее можно предположить, что оба они знали о том, что связям военного времени всегда суждено возникать и обрываться и что они расстаются навсегда. Че не впервые расставался с женщинами таким образом.

Самолет из Флориды должен был прилететь двадцать восьмого и сесть в пяти с половиной милях (около 9 км) от того места, где расположилась колонна. Че с небольшой группой вышел принять груз, но самолет был замечен. Вражеский истребитель во время посадки обстрелял его из пулемета и продолжал барражировать над приземлившимся самолетом. Армейские позиции находились совсем неподалеку, и повстанцы торопливо разгрузили самолет под пулеметными очередями. «Фаустино, невзирая на стрельбу, сделал то, что было необходимо, чтобы самолет не попал во вражеские руки: облил его бензином и поджег». Че не упомянул только, что сам он находился там же, под обстрелом с вражеского истребителя.

Грузовик с форменной одеждой был потерян, но повстанцам Удалось спасти оружие и рацию. К сожалению, «самолет не доставил ничего настолько удивительного, что трудно было бы вообразить». В частности, в его грузе совсем не было боеприпасов. В сложившейся ситуации это было настоящей трагедией: имелись в наличии сто сорок четыре отборных бойца, вооруженных «гарандами», «спрингфилдами», «сан-кристобалями» и «М-1», но в среднем на каждого приходилось всего-навсего по сто двадцать патронов, адвадцать девять партизан вообще были безоружными.

Ключевой проблемой оставалась транспортировка отряда. «Мы собирались выйти в поход в грузовиках, считая, что в таком случае он займет четыре дня». Фидель писал Че: «Пепито рассказал мне, как обстоят дела с грузовиками. Скажи ему, чтобы делал все в соответствии с твоими планами. Скажи, пусть добудет машины, которые тебе нужны, где угодно и у кого угодно, но при малейшей возможности они должны идти с продовольствием».

Блас Оресте также пытался разрешить транспортные проблемы Че: «Сообщи мне о грузовиках, в которых я особенно заинтересован». Однако Бласу удалось добыть только один грузовик, зеленый «Форд-52» с рисоводческой фермы; второй грузовик оказался сломанным. В конечном счете Че не удалось воспользоваться и этим «Фордом»: «вражеский отряд прорвался к аэродрому и захватил его вместе с бензином, так что нам пришлось двинуться в путь пешком».

30 августа Че послал Фиделю записку: «На сей раз я, кажется, прощаюсь окончательно. Армия собрала поблизости пять батальонов с двумя танками, так что бойцы сильно беспокоятся, дожидаясь отправления».

Колонна была приведена в боевую готовность. Выход назначили на семь часов вечера. Че встретился с командирами взводов и отдал им приказ: идти молча, не оставляя никаких следов, выполняя все распоряжения. И никакого курения. Единственным связным между Че и взводами был назначен Леонардо Тамайо; он же поддерживал связь с капитаном Марком Эрманом, командиром авангарда, передовое охранение, в котором возглавлял лейтенант Мануэль Эрнандес.

Шестнадцатилетний Хоэль Иглесиас вел передовой взвод, вместе с которым должна была двигаться штабная группа — Че, Рамиро Вальдес, Мигель Альварес — и медицинское звено. Капитаны Анхель Фриас и Хосе Рамон Сильва командовали соответственно третьим и замыкающим взводами.

Хавьер Фонсека, кампесино с гор, так описал внешность нашего героя в то время: «Че тогда выглядел побывавшим в переделках, закаленным человеком, и я не знаю, было ли дело только в том, что его борода сильно отросла, а волосы свисали почти до плеч, но в его лице было куда меньше от мальчишки и куда больше от командира».

Колонна вышла на марш в начале девятого вечера 30 августа. Шел сильный ливень, порождение тайфуна «Дейзи». Хоэль, оправлявшийся от ран, Че, Рамиро и доктор де ла О ехали верхом все остальные шли пешком. Многие из них были босыми, в истрепанной форме. Пройдя четыре мили, они остановились, так как идти было невозможно: ноги скользили по жидкой грязи. В первом рапорте, направленном Фиделю, Че по ошибке указал дату отправления: сумерки 31-го. Это был не первый случай такой путаницы: предводителям повстанцев почти не приходилось спать, а дни, казалось, сливались один в другой. «Все было спокойно, так как мы шли по территории, опустошенной и покинутой жандармами, но нам удалось проделать лишь неполных шесть миль, [а затем мы] остановились поспать на придорожном пригорке».

В одиннадцать ночи партизаны двинулись дальше и шли до тех пор, пока в пять часов дня им не встретилось заброшенное поместье. Пройдя семнадцать миль с тяжело нагруженными рюкзаками, люди с трудом держались на ногах. Фернандес Мель рассказывал, что в том походе он помимо тяжелого рюкзака нес ранец с сорока фунтами лекарств.

Следующим вечером партизаны в полной тишине пересекли близлежащее шоссе, которое охраняли несколько сторонников Движения 26 июля. Незадолго до этого над колонной, находившейся под прикрытием, пролетел самолет, а армейский патруль ушел с шоссе за два часа до того, как отряд Че вступил на него.

«Мы пересекли дорогу, захватили три грузовика, которые ломались с ужасающей регулярностью, и прибыли в имение под названием Кайо Редондо, где провели день, дожидаясь приближающегося урагана. Поблизости показались жандармы, примерно человек сорок, но ушли, не пытаясь поднять стрельбу. Мы двинулись дальше на грузовиках, помогая им четырьмя тракторами, но это было просто невозможно, и на следующий день мы вынуждены были бросить их».

В грузовики поместилась лишь часть партизан, и очень многим пришлось идти пешком следом за машинами. Продвижение замедлялось обильно заболоченной местностью и ветром, достигавшим ураганной силы. Тяготы перехода с самого начала принялись взимать дань с одежды и обуви путников. Для переправы через речки приходилось укладывать доски. Колеса грузовиков увязали в размытых колеях проселочных дорог. «Мы действительно нашли грузовики, но в тот же день, 1 сентября, встретились с серьезным ураганом, который привел в негодность все дороги за исключением центрального шоссе, единственной дороги с твердым покрытием в той части Кубы».

На этот раз ураган назывался «Элла». Хоэль был уверен, что они должны быть благодарны погоде хотя бы за то, что ветер и Дождь держали авиацию на земле.

Догадки о конечной цели похода продолжались, но Че по-прежнему хранил ее в тайне. Армейские части приблизились к колонне, однако было очевидно, что они не слишком стремятся воевать в такую адскую погоду.

Несмотря на отчаянные попытки Че использовать в походе грузовики (и тракторы, которые должны были вытягивать автомобили из грязи), это оказалось невозможно. Опять рассказывает Энрике Асеведо:

«В полночь настала наша очередь. Мы уже третий раз должны были выталкивать плечами эту штуку [из грязи]. Все было насквозь мокрым: дождь шел не переставая. Че, именно в этот момент проходивший мимо, приказал нам выйти из грузовика и вытянуть его из грязи. Из машины не послышалось ни звука в ответ. Один-два человека, правда, вылезли, но остальные не сдвинулись с места. Аргентинец потерял терпение, выругался и поднял винтовку. Во избежание неприятностей все мы ссыпались на землю и принялись толкать или, по крайней мере, притворяться, что толкаем».

Доктор Фернандес Мель вспоминал: «В отряде часто говорили, что любить Че совершенно не за что».

В конце концов, несмотря на настойчивость Че, стало ясно, что грузовики придется бросить; в противном случае партизанам пришлось бы целый .день тащить их по грязи. На следующий день, 2 сентября, Че приказал раскатить грузовики по сторонам и спрятать их. «Мы продолжили путь пешком с несколькими лошадьми и вышли на берег реки Кауто [крупнейшая река на острове. — Прим. перев.], которую не смогли перейти ночью, так как она [вода] была очень высокой».

«Кауто, вздувавшаяся у берегов, представляла собой то еще зрелище, — рассказывал Фернандес Мель. — В потоке несло стволы деревьев и трупы утонувших животных». Один из партизан, Альфонсо Сайас, добавил: «Какое было зрелище! Поток был похож на море. Беда была в том, что нам обязательно следовало переправиться на ту сторону, а большинство из нас не умело плавать».

Че писал Фиделю:

«Мы затратили сегодня восемь часов [на переправу] и сегодня вечером покидаем крестьянский дом, чтобы следовать своим маршрутом, как запланировано. У нас нет ни одной лошади, но мы можем добыть их по пути; я планирую добраться до предназначенной зоны действий, посадив каждо го бойца верхом. Точный расчет времени прибытия нельзя сделать из-за множества препятствий, с которыми мы сталкиваемся на этих богом проклятых дорогах. Я постараюсь разработать подходящие маршруты для посыльного, чтобы держать тебя в курсе дела и сообщить, что мы сможем узнать о тамошних людях».

В первую же ночь повстанцы смогли получить лошадей, мулов и ослов — всего восемьдесят девять верховых и вьючных животных. Че в поместье Эль-Хардин написал свой первый рапорт Фиделю, хотя и изменил в нем дату, чтобы ввести в заблуждение армию, если послание окажется перехваченным. Письмо кончалось словами: «До новых встреч; приветствую отсюда далекий мир, который только-только начал появляться на горизонте».

4 сентября колонна переправилась через реку Саладо, была тепло встречена группой местных камггесинос и получила сорок восемь пар ботинок, присланных неким сторонником Движения 26 июля.

В тот же день Че включил в состав колонны штрафной взвод, присвоив ему наименование: взвод дескаминадос — «оборванцев». Найденная метафора была очень типична для него: он объяснил, что оборванцы не скованы имуществом и внешними нормами. Во главе нового подразделения Че поставил Армандо Акосту, приказав ему быть очень требовательным к людям. Дескаминадос лишались оружия и должны были заработать его в бою. Первым в списке нового подразделения оказался боец, поспоривший с командиром взвода. (Днем раньше Че на два дня лишил еды одного из бойцов за выстрел без приказа.)

На рассвете 5 сентября колонна переправилась через ручей Тамаринде. Че, спешившийся для переправы, увяз в грязи и, вытягивая ногу, потерял ботинок. Ему так и пришлось до вечера хромать с одной обутой и одной босой ногой. На следующий День, в субботу, партизаны, измотанные шестимильным маршем по непроходимым джунглями, устроили дневку на сахарной плантации Ла-Консепсьон.

Тем временем Камило Сьенфуэгос двигался параллельно, и Че частенько встречался с ним. Он появился на плантации и произвел торжественный въезд, подскакав верхом прямо к гамаку Че и вывалив его хозяина на землю. Это вызвало ужас у тех партизан, которые еще не знали о дружбе двух командиров («Неужели Аргентинец стерпит такое?»), но Камило и Че привыкли устраивать друг другу различные шутки, в том числе весьма грубые, которые лишь немногие смогли бы выдержать. Тогда-то они сфотографировались вдвоем; Че на этой фотографии босой.

Че устроил дневку, во время которой отряд лечил сбитые

ноги, а он сам беседовал с местными кампесинос, пришедшими к партизанам. Здешние жители очень тепло отнеслись к мятежникам из Сьерра-Маэстры и были готовы оказывать им всевозможную поддержку. Че вынужден был отказать многим волонтерам: сложившаяся ситуация была далеко не идеальной для набора добровольцев. Он отправил к «оборванцам» еще двоих: одного за то, что тот разобрал винтовку без разрешения, а второго — за потерянные патроны. Сам он был настолько переутомлен, что упал в обморок во время разговора с докторами де ла О и Фернандесом Мелем. В первый момент медики решили, что с ним случилось что-то серьезное, но быстро разобрались, что командир упал просто потому, что заснул стоя, на полуслове. Это была не только реакция на напряжение и марафонские переходы под ураганным ветром и проливным дождем (по словам Хоэля, «шестикилометровый переход превращался в двенадцатикилометровый из-за того, что приходилось выписывать зигзаги по этой несчастной местности») — командир отряда все время, отведенное для отдыха, потратил на встречи и разговоры с местными жителями.

* * *

7 сентября был праздник, и бойцы ели говядину. Че написал Камило:

«Сегодня после полудня я вышел в направлении рисоводческой фермы, которая к настоящему времени должна быть уже занята... Здесь, в Хобабо, имеются 400 «регуляров» [солдат регулярной армии]. Вероятно, это чушь, но столкновения нужно избежать. Сообщи мне о своем местонахождении и держи людей начеку, чтобы не устроить драки при встрече; говорят, мы должны встретиться».

На самом деле гарнизон Хобабо состоял из двадцати трех солдат, но они, хотя и знали о приближении партизанских колонн, предпочли прибегнуть к тактике опоссума — этот зверек при встрече с опасным противником старательно притворяется мертвым.

«Все указывает на то, что «регуляры» не хотят драться; мы, впрочем, тоже. Говоря по правде, я был напуган [перспективой] отступления с полутора сотнями неопытных солдат по незнакомой территории, такой, как эта. Но при партизанской войне бой с участием тридцати человек может сотворить настоящие чудеса в районе, революционизировать его».

Колонна вышла в дальнейший путь в четыре часа дня, на правляясь к рисоводческой ферме Бартес, и пересекла реку Хакобо, по которой проходит граница провинций Орьенте и Камагуэй. «Че был очень хорошим пловцом, — рассказывал Хоэль. — Когда нам нужно было переправляться через реку и не имелось ничего [из подручных средств] для переправы, он снова и снова пересекал ее, перенося рюкзаки и оружие; греб одной рукой, а другой держал вещи над водой, чтобы не замочить их».

Ночью колонна достигла фермы, авангард провел разведку местности. Как обычно, к нему сразу же присоединились несколько кампесинос. Че приказал вывести из строя самолет, с которого опыляли посевы. Затем командиры отправились на склад фермы, где Рамиро Вальдес скрупулезно составил перечень взятого и за все расплатился.

Че с помощью Пабло Ривальты встретился со многими местными кампесинос и дал им советы насчет организации профсоюза. Он также встретился с владельцами поместья и попытался уговорить их повысить нищенскую заработную плату, которую получали работники, и уплатить революционный налог в пользу Повстанческой армии.

«Мимоходом я заложил основу союза рабочих-рисоводов в Леонеро; я также говорил о налогах, но меня сбили с толку. Не то чтобы я отступил перед владельцами, но подумал, что ставка [налога] чрезмерна. Я сказал, что это можно обсудить, и оставил [решение вопроса] до следующего посещения».

(Хотя Че так и не удалось об этом узнать, но его политика сработала. Спустя две недели владельцы поместья повысили заработную плату и выплатили налоги Движению 26 июля.)

В тот же самый день Че начал писать второе письмо Фиделю:

«После нескольких дней изматывающего похода я в конце концов могу написать тебе из Камагуэя. Нет никаких мыслимых способов увеличить темп передвижения выше среднего значения в три-четыре лиги1 в день, так как отряд лишь наполовину обеспечен лошадьми и ни у кого нет седел. Камило где-то поблизости, я ждал его на рисоводческой ферме Бартес, но он не появился. Равнина напугана: здесь не так уж много москитов, мы не видели ни единой каски, а самолет напоминает безобидного голубя. У нас есть проблемы с приемом передач «Радио ребельде»... Кто-нибудь, обладающий социальным сознанием, мог бы творить чудеса в этом районе; кроме того, здесь много холмов, в которых можно укрываться.

Что касается моих будущих планов, я не могу сообщить тебе ничего [конкретного] насчет нашего похода, потому что сам ничего доподлинно не знаю: это сильно зависит от мелких деталей и случайных обстоятельств. Прямо сейчас, например, мы дожидаемся каких-то грузовиков, чтобы определить, сможем ли мы избавиться от лошадей, которые были великолепны в безавиационные времена Масео', но очень хорошо заметны с воздуха. Если бы не лошади, мы спокойно могли бы идти днем. Сейчас дождливый сезон, грязь, и действия в стиле Фиделя [крики, проклятия, ругательства и оскорбления], которые я должен предпринимать, чтобы протащить артиллерию, да к тому же в исправном состоянии, дают просто поразительный эффект. Потребовалось приложить колоссальные усилия, чтобы переправиться через несколько ручьев, но бойцы держались хорошо, хотя штрафной батальон работает полным ходом и, похоже, собирается стать самым большим в колонне. Следующее сообщение уедет, если возможно, механизированным маршрутом из города Камагуэя. Братские поздравления тем в Сьерре, которых мы можем больше не увидеть».

У Че состоялась весьма напряженная встреча с владельцем рисоводческой фермы. Прибыв в сопровождении эскорта на ферму, он обнаружил, что в столовой приготовлен небольшой банкет. Это было серьезное искушение для людей, питание которых на протяжении длительного времени было просто ужасным, но Че, опираясь на свою непреодолимую гордость и спартанский характер, отказался принять хоть что-нибудь от американца — владельца фермы. После продолжительных уговоров он позволил своим сопровождающим выпить немного бренди. От этой беседы не сохранилось ни записей, ни воспоминаний, лишь краткий комментарий Че, сделанный после отъезда: «Я умер бы с улыбкой, среди скал или на склоне холма, если бы это произошло в сражении с такими людьми, как этот». Была ли фраза приукрашена за прошедшее с тех пор время, или Че забыл о своей обычной сдержанности, но это высказывание явилось еще одним примером того антиамериканского чувства, которое развилось в нем за предыдущие годы.

И опять колонна вышла в ночь. В ней снова появилась моторизованная группа, состоявшая на сей раз из джипа, легкого грузовика и грузовой амфибии. Че и его ординарец Леонардо Тамайо задремали в седлах и едва не сбились с пути.

Авангард, пять человек в легком грузовике, за рулем которого сидел Рамиро, достиг сахарного завода, принадлежавшего поместью Ла-Федераль. Он состоял из пяти зданий, стоявших посреди плантации площадью приблизительно 40 000 акров — 1200 кавальерий1 — и его владельцы платили рабочим мизерную заработную плату, но зато наняли семерых солдат во главе с жандармским капралом, которые должны были нести постоянную охрану. Охранники, постоянно слышавшие о том, что поблизости находятся мятежники, попытались устроить засаду. Навстречу приближавшемуся грузовику замигал фонарик. Рамиро Вальдес в ответ трижды мигнул фарами, решив, вероятно, что они натолкнулись на людей из колонны Камило. Повстанцы подъехали вплотную, в ответ на требование назваться крикнули: «Движение 26 июля!», но в ответ услышали: «А здесь жандармы!» — и началась стрельба.

Один из партизан, Маркое Борреро, попытался укрыться за пустыми бензиновыми бочками, но все равно был убит. Марк Эрман получил ранение в лодыжку, а партизанам удалось убить одного из солдат. К счастью для колонны Че, кто-то из сторонников Движения 26 июля перерезал телефонную линию, так что солдатам не удалось вызвать помощь с расположенного неподалеку сахарного завода Элиа. Рамиро отошел назад и нашел Че в 500 ярдах от входа на сахарный завод. Гевара немедленно приказал организовать две штурмовые группы и лично принял команду над ними, оставив всю колонну в резерве. Солдаты тем временем забаррикадировались внутри дома и принялись стрелять со второго этажа. Их капрал был ранен. Один из солдат бросил из окна свою винтовку, пояс с патронами и выбежал из дома. (Позже, когда победители допрашивали его, солдат рассказал, как он вместе с двумя кампесинос из имения тщетно пытался вступить в контакт с повстанцами, чтобы предупредить их о засаде).

Анхель Фриас, в обязанности которого входило руководство боем в случае появления вражеской кавалерии, услышав стрельбу, ускорил шаг. Че попытался разобраться в ситуации и понять, кто же ему противостоит. Повстанцы, подъехавшие на грузовике, заняли позиции и принялись обстреливать дом. Роберто Родригес (Ковбой Кид) и Энрике, младший из братьев Асеведо, вызвались провести лобовую атаку на дом. Че сказал, что это очень рискованно, и они скорее всего погибнут, но все же согласился.

Кид и Энрике предприняли попытку в семь утра, в то время как их товарищи стреляли в окна. Первый этаж оказался пустым, и они, прикрываемые Анхелем Фриасом, осторожно поднялись по лестнице. Двое добровольцев вступили в одну из комнат и принялись стрелять в то, что, как им показалось, было желтоватой униформой жандармерии. В прихожей тут же воцарился хаос. Асеведо был сразу же в упор ранен в обе руки. Ковбой Кид обнаружил, что перед ним находятся пятеро солдат. Фриас, пытаясь уклониться от огня, свалился с лестницы и сломал лодыжку, но и лежа на полу грозил забросать солдат гранатами. Ковбой Кид продолжал стрелять. И солдаты сдались.

Засада на сахарном заводе обошлась отряду в одного погибшего и трех раненых. Партизаны, быстро заполнившие дом, стали сердито кричать, что жандармов нужно убить, но Че восстановил порядок и заявил, что пленные неприкосновенны.

Маркоса Борреро похоронили, а медицинский корпус отряда оказывал помощь раненым в доме сторонников Д26, находившемся милях в трех от места боя. Там сделали соперацию Энрике, наложили шину на ногу Фриасу и сделали перевязку Эрману.

Армия теперь находилась в готовности к появлению мятежников и запросила воздушную поддержку. Первое запоздавшее подкрепление к жандармам прибыло с сахарных заводов Франсиско и Элиа. Че расположил колонну на близлежащем холме, выставил секреты на подходах к позиции и подготовил пути для отступления. В результате «регуляры» попали в засаду, возглавлявшуюся Рамоном Сильвой; причем большинство людей его группы буквально засыпало от изнеможения. Произошла перестрелка, и один из бойцов был ранен в ходе перекрестного огня, возможно, кем-то из своих соратников. Вскоре он скончался. Сильва удержал позицию, и солдаты отступили, имея двоих раненых. Подполковник Суарес Сукет, руководивший бесплодной охотой за неуловимой колонной мятежников, прилетел из Нуэвитаса на самолете, чтобы возглавить операцию, но по'встанцы обстреляли кружившийся над их головами «Пайпер», ранили пилота, пробили бензобак и заставили самолет приземлиться. Тем временем колонна в полном порядке отошла назад, на холм.

Когда партизаны оторвались от армейских частей, последние заняли сахарный завод и в отместку за неудачу заставили рабочих встать на колени перед дулом пулемета. Потом некоторые из них были обвинены в пособничестве мятежникам и заключены в тюрьму. Труп Борреро вырыли из могилы и подвергли издевательствам. Успехи, которых армия не смогла достичь в бою, были изобретены за письменным столом: в рапорте говорилось о пятнадцати убитых мятежниках.

8 сентября колонны Че и Камило шли совсем рядом. В колонне № 8 имелось трое раненых и несколько пленных жандармов. Некоторые из партизан заснули от усталости после переправы через реку, другие отставали, и их постоянно приходилось подгонять; все это сильно замедляло движение. Че приказал увеличить темп. Это был удачный ход: подполковник Суарес Сукет добрался до поместья Ла-Федераль, привел подкрепление и вызвал два бомбардировщика «Б-26». Те немедленно принялись бомбить холм, на котором укрывались повстанцы.

Колонна разбила лагерь в Лагуна-Байя и связалась с местными сторонниками Д26. Че попросил их забрать с собой Энрике Асеведо, потерявшего много крови, и дал напутствие самому молодому из своих бойцов: «Не вздумай там болтать языком и говорить, что капитан — на самом деле ты всего-навсего лейтенант» — таким образом команданте намекнул Энрике на то, что тот повышен в звании. Энрике уехал в такси с представителем подпольного движения из города Сьенфуэгос; ему успели сделать новую прическу и одели в рубашку с длинными рукавами, чтобы скрыть забинтованные руки.

Немного отдохнуть и добыть пищи удалось на ферме, хозяин которой участвовал в Движении 26 июля и не взял с Че и Камило денег за продовольствие. Измученные бойцы заснули там же, где остановились. Доктора осматривали ноги солдат — для медиков не было отдыха. Все страдали от непроглядных туч москитов, злобной мошки и других насекомых и поэтому были вынуждены завернуться в одеяла и листья.

Хуже всего было часовым. Из-за злобных маленьких бестий привал пришлось сократить с двух часов до получаса. Затем, вначале вечера, две колонны расстались. Камило предстояло двигаться дальше на моторном транспорте, и он передал Че своих лошадей.

Че вышел в полдесятого вечера 10 сентября: главными лозунгами партизанской войны были скорость и маневренность. К четырем утра они добрались до сахарного завода в Фальдигерас-дель-Дьябло, где люди, связанные с Д26, снабдили партизан провизией и обувью. Там у Че случился серьезный приступ астмы, и он попросил дать ему лекарство, чтобы держаться на ногах. Ему все же удалось найти в себе силы и встретиться с местными рабочими, входившими в Д26 или Народно-социалистическую партию; те вели постоянную борьбу против землевладельцев «Кинг ранч компани», стремившихся изгнать кампесинос с этой территории.

Отряд снова вышел в путь в шесть часов вечера 11 сентября. Появились новые проблемы: пропали проводники, походный порядок колонны был нарушен, то одна, то другая группа отставали. Все это приводило Че в яростное и агрессивное настроение. Партизанская колонна из 150 человек шла повзводно, ночью, чтобы не представлять собой легкую цель для авиации, но это гарантировало, что отряды будут время от времени сбиваться с дороги и терять друг друга. Люди были предельно измотаны. Они засыпали, сидя верхом, падали на землю и продолжали спать. Как выразился Альфонсо Сайас, «тогда сгодилась бы... и кровать из гвоздей». Однако на следующий день у колонны появились новые проводники. Марш мог продолжаться днем, по открытой местности, где, однако, имелось достаточно укрытий от вражеской авиации для сотни лошадей. В сумерках они вышли к сахарному заводу Сан-Мигель-дель-Хунсо. Че сообщили о том, что армия подготовила засаду где-то поблизости, и это известие заставило его отказаться от мысли о продолжении похода той же ночью. Сторонники Д26 рассказали также, что видели колонну грузовиков и вооруженных солдат — приблизительно пятьсот человек, сказали они. Че улыбнулся и поинтересовался, может быть, там было триста человек? Так или иначе, но это было опасное место: партизанам предстояло пересечь шоссе, связывающее Камагуэй и Санта-Крус-дель-Сур.

Партизаны вступали во все более тесный контакт с сетью Д26. Создавалось впечатление, что она была очень широка, но не имела должной координации. Все новые и новые добровольцы стремились присоединиться к партизанам. Че с испытательным сроком принял троих юношей из Виктории-де-лас-Тунас, которых рекомендовал Альберто Кастельянос, но в течение предыдущей недели отказал примерно пятидесяти безоружным людям, стремившимся присоединиться к партизанам.

В субботу, 13 сентября, около 11 часов ночи, колонна двинулась дальше. Теперь в ее составе появился целый автовзвод, предоставленный жителями Виктории-де-лас-Тунас: четыре грузовика, два джипа и автофургон «Пинилья Рома». Из соображений безопасности грузовики двигались на расстоянии пятидеся ти ярдов от колонны, по труднопроходимой грязной дороге, тянувшейся рядом с железнодорожными путями. Партизаны останавливались в маленьких ранчо, и на одном из привалов к отряду без ведома Че присоединились три добровольца. Грузовики застревали; Че снова и снова приходилось поднимать крик и, размахивая оружием, заставлять бойцов вытаскивать их из грязи.

В это время выяснилось, что накануне у Камило произошло столкновение с армейскими частями. Тамайо пояснил: «Камило шел перед нами на известном расстоянии, и это делало дорогу столь же опасной, как если бы она была заминирована, так как армия обязательно должна была вклиниться в промежуток между нами». И поэтому измученная, со слабой разведкой, колонна около Кватро-Компаньерос с неизбежностью угодила в одну из многочисленных засад, устроенных армией. Авангард наткнулся на трактор, странным образом перегородивший дорогу, а когда партизаны поняли, что это значит, было уже слишком поздно: солдаты открыли огонь. Это произошло в четыре сорок пять утра; люди брели сонные, и их пробуждение обернулось кошмаром наяву.

Че приказал своим солдатам не ввязываться в массированную перестрелку; сдерживать врага должен был заслон. Он назначил сбор на холме, в миле к югу от места столкновения. Сайас вспоминал: «Мы не могли сообразить, где юг, север или запад. Можно было только гадать, что произошло». Че носился взад и вперед под яростным обстрелом, пытаясь восстановить боевые порядки колонны. Пабло Ривальта бросил свой рюкзак в одном из грузовиков и начал собирать бойцов, укрывшихся не с той стороны дороги. Потеря этого рюкзака привела в дальнейшем к серьезным последствиям. Тем временем

«творился хаос. Поскольку мы вообще не знали этой местности, то направились к холму, который можно было разглядеть при свете утренней зари, но чтобы попасть туда, нам предстояло пересечь [железнодорожную] линию, охранявшуюся с обеих сторон жандармами. Мы должны были сражаться, чтобы очистить путь для далеко отставших товарищей».

В самый разгар столкновения появился поезд, и это сильно смутило, даже напугало бойцов. Че приказал приготовить базуки, чтобы обстрелять и захватить поезд, но отменил приказ, увидев, что в нем не было солдат. Тыловое охранение сдерживало наседавшего противника. Во время боя был ранен Хосе Рамон Сильва: «У него было перебито правое плечо, но он продемонстрировал недюжинную силу духа», оставшись в строю.

Че приказал Сильве выйти из боя. Фернандес Мель на близлежащем холме оказал ему первую помощь, а партизаны прикрывали их огнем, тратя без счета боеприпасы — в партизанской войне это редкое явление. Сильва потерял много крови, и ему попытались перелить плазму, но аппарат для переливания крови не работал — как выяснилось, к счастью, так как плазма была здесь ни к чему.

Повстанцы не позволили армии захватить железнодорожные пути и расколоть колонну на две части. «Мы должны были продолжать бой на железной дороге, удаляясь от нее не более чем на две сотни метров, и сдерживать натиск врага, поскольку у нас было мало людей».

В полвосьмого утра появилась армейская авиация — два «Б-26», два «С-47» и легкомоторный самолет-корректировщик. Рассказывает Хоэль:

«Авиация принялась бомбить нас и обстреливать из пулеметов, а солдаты диктатуры снова попробовали продвинуться вперед. Большая часть колонны перешла через пути. Бой разгорелся с новой силой, ожесточеннее всего он был там, где находился Че. Солдаты двигались и по саванне, укрываясь за редкими деревьями, и кричали, чтобы мы сдавались... [но] нападение отбили, и солдаты диктатуры были вынуждены отползти подальше».

Теперь тыловым охранением командовал Армандо Акоста. «Перестрелка продолжалась два с половиной часа, до 9.30 утра, когда я дал приказ отойти, потеряв товарища Хуана, раненного в ногу осколком бомбы». Главные силы колонны под неприцельным обстрелом собрались к холму, но кое-кто отстал. Хоэль вспоминал:

«Примерно в 9.30 утра Че приказал нескольким товарищам остаться и удерживать оборону на железнодорожном пути, а остальные тем временем направились дальше в холмы. Чего только не случилось, пока мы маленькими группами добирались туда. Даже Че устроил с окружавшей его группой десятиминутный привал и был очень расстроен, когда, пробудившись, узнал, что проспал лишнее».

Группа кампесинос предложила поискать отставших. Пока люди собирались, было устроено несколько засад. Трое командиров взводов оказались ранены, а трое лейтенантов пропали без вести.

В лагере, разбитом между фермами Сан-Антонио и Кайо-Кедро, Че воспользовался возможностью обратиться к колонне с критическим анализом операции. Он начал с разбора ошибок, из-за которых колонна угодила в засаду около трактора: слабая разведка, а также чрезмерная усталость и апатичность, взявшие верх над партизанами. Он жестоко разбранил тех, кто потерял рюкзаки, и лишившихся оружия или боеприпасов. Но основной гнев Че с самого начала направил на самого себя: за то, что потерял контроль над ситуацией, когда грузовик застрял в грязи на самых подступах к Кватро-Компаньерос.

Колонна вышла в путь в тот же день, в шесть часов вечера. С востока к этому району подтягивались армейские части. Это был первый успех отрядов Вторжения: армия была вынуждена вслед за ними уйти из Сьерра-Маэстры.

17 сентября поесть удалось только однажды: в три часа пополудни. Последними порции получили Эрман и Че. Говядина, рис, по полбанки сгущенного молока — и снова в путь. В пять утра, на рассвете, они достигли фермы «Ла-Република». «На следующий день люди начали собираться по своим подразделениям; десятеро отставших обнаружились в колонне Камило».

Они вышли в 11.30 ночи. Че, сидевший верхом на муле, испытывал приступ астмы. Мул увяз в грязи; Че пытался вытащить его. Альфонсо Сайас, ехавший рядом, попробовал помочь и услышал только невнятный хрип командира.

«Я чувствовал одновременно раздражение и восхищение при виде больших усилий, которые он прикладывал. Че постоянно носил с собой устройство, которое помогало ему дышать, но именно в этот момент от прибора было совсем немного пользы. Если бы я задержался, чтобы помочь ему, то остальные товарищи не смогли бы пройти».

Че, задыхаясь, сказал Сайасу: «Проходи, проходи, я догоню вас».

Он действительно вскоре догнал колонну. Но он не единственный находился на пределе своих сил: весь отряд был страшно переутомлен. Хоэль вспоминал, что «шаги были медленными и тяжелыми. Колонна была вымотана длинными переходами, которые, с учетом нашего физического состояния, становились все короче. Мы были измучены жаждой и голодом, а москиты, непролазная грязь и дождь непрерывно требовали с нас дани».

18 сентября, во время ночевки под открытым небом, кто-то заметил грызунов, которых здесь называли хутия. Голодные бойцы кинулись ловить их и поймали несколько штук. Че, который, проходили через их места. Босс, в свою очередь, любезно передавал это военным властям».

«Развитие общественного сознания камагуэйских кампесинос в скотоводческих районах минимально, и нам пришлось столкнуться с массовым доносительством». Че повторил эту запись в другом месте и опять оказался не прав. Его впечатление было основано на постоянных засадах и непрерывных угрозах со стороны армии и не позволяло сделать правильный вывод о качествах местных крестьян. Из обзора армейской документации, сделанного спустя много лет, видно, что доносы были случайным и достаточно редким явлением

20 сентября:

«По радио мы слышали сообщение [генерала Франсиско] Табернильи о том, что колонна Че Гевары разбита. Оказалось, что вместе с одним из захваченных на месте засады рюкзаков армии досталась записная книжка, в которой содержался список имен, адресов, оружия, боеприпасов и амуниции всей колонны. Кроме того, один из бойцов колонны, член НСП, тоже потерял рюкзак, в котором содержались партийные документы».

Не имеется никаких сведений о том, как Че отреагировал на случившееся, но вряд ли он отнесся к нему равнодушно. Захват рюкзаков Акосты и Ривальты, в которых были не только материалы НСП, но и подробные данные о бойцах колонны, позволил Табернилье развернуть широкую пропагандистскую кампанию, началом которой послужила пресс-конференция, на которой он говорил о «фиделизм-коммунизме». На этой же самой пресс-конференции бывший сержант армии Батисты с жаром отрицал факт вторжения мятежников в Камагуэй и клятвенно заверял, что «группы, учинившие набег с востока, были разбиты армией». Он заявил, что у партизан погибло шестнадцать человек и что «преступники [были] обращены в бегство».

«Фальшивые новости о нашей смерти сделали бойцов очень счастливыми. Тем не менее постепенно накапливались основания для пессимизма. Голод, жажда, усталость, ощущение беспомощности перед вражескими силами, которые подходили все ближе и ближе, и, прежде всего, повальная ножная гниль [по-видимому, стрептодермия — кожная болезнь ног], которую кампесинос называют «месиво», превращали каждый шаг наших солдат в адскую муку, а нас — в армию теней».

Чтобы поддерживать армию в состоянии готовности, требуется определенное количество неприятностей. Сайас вспоминал:

«Однажды, когда мы спали в роще около ручья и немного проспали, я услышал шум, словно листья падали с деревьев: это Че [шел по лагерю и] обрезал веревки гамаков проспавших товарищей. По правде говоря, все они смертельно устали. Он не перерезал мою веревку только потому, что я поспешно вскочил. Правда, при этом я упал и ушибся сильнее, чем если бы свалился вместе с гамаком».

Среди мучительных будней происходили и забавные случаи.

Так, Че с его обычной строгостью считал партизана Хосе Переса Мехию дезертиром. Ничего подобного: боец вскоре присоединился к колонне, объяснив, что он заснул, приотстав для того, чтобы справить нужду.

23—25 сентября: «У нас не было разведчиков, и мы шли по доpore, разбитой отрядом товарища Камило». Какой-то кампесино просил прощения за то, что не мог предложить ничего поесть или выпить: Камило прошел здесь всего несколько дней тому назад... «Начиная с двадцатого мы почти непрерывно шли по болотам. Не раз нам приходилось бросать то одну, то другую из наших немного численных лошадей. Все страдали от ножной гнили». Че мучился от непрерывного, выматывавшего все силы на протяжении уже трех дней приступа астмы.

Леонардо Тамайо: «Мы направлялись в центральную область провинции, но он сказал, что мы должны идти на юг. Юг представлял собой наиболее неприветливые места, и туда-то мы и пошли». Че предполагал, что армия будет искать самые легкие пути из Сьерры-дель-Эскамбрея и попытается их заблокировать. «Армия не могла предвидеть трех вещей одновременно».

Че отправил команду во главе с Рамоном Пардо и доктором де ла О на склад рисоводческой фермы Агуила, где удалось добыть немного провизии, а также несколько тракторов с навесными граблями и тележками.

Тем не менее 29 сентября западня захлопнулась.

«Мы оставили позади ферму Агуила с ее складом и вошли на территорию казарм Барагуа, когда обнаружилось, что армия полностью блокировала [железнодорожную] линию, которую нам предстояло пересечь. Жандармы обнаружили наше продвижение, и наше тыловое охранение отогнало их парой выстрелов. Предполагая, что стрелял кто-то из правительственных солдат, ожидавших, по обыкновению, в засаде, я приказал ждать сумерек, так как думал, что тогда мы сможем пройти. Когда я выяснил, что произошла перестрелка и враг точно знал, где мы находимся, было уже слишком поздно пытаться пройти: стояла темная и дождливая ночь, а мы не имели никакого представления о хорошо укрепленных позициях врага».

Че сказал Акосте, что именно он несет ответственность за столкновение с армией: «За эти выстрелы мы заплатим очень высокую цену».

«Мы должны были отступать, ориентируясь по компасу, прижимаясь к болотам и лысым холмам, чтобы сбить со следа самолеты и направить их атаки на лесистый холм поблизости».

30 сентября армия почти что окружила их. Хотя солдаты и не знали точного расположения позиций, но им было известно, что партизаны находятся в окружении. Было развернуто пять рот; ночь стояла темная и дождливая. Че выслал разведку на поиски бреши в кордоне, приказав: «Не стреляйте, даже если вас застрелят». Гиле Пардо и Акоста незамеченными подобрались вплотную к противнику. Солдаты стреляли наугад, но партизаны лежали, уткнувшись носом в грязь, и не отвечали. В пятидесяти метрах располагалась вторая цепь; маленький поезд подвозил подразделениям, окружившим партизан, продовольствие и боеприпасы.

Че не был единственным человеком, которого раздражала необходимость воевать с завязанными глазами. Подполковник Суарес Сукет, возглавлявший преследование партизан, заметил одному из своих офицеров: «Вы понимаете, что это еще не конец и что конца не будет».

В пять часов утра 1 октября Че приказал партизанам пробираться через глубокое болото, разбившись на маленькие группы и маскируясь самостоятельно. В четыре часа вечера он встретился с командирами подразделений и отправил повторную разведку. Хоэль Иглесиас вспоминает:

«Товарищи были до такой степени измождены, что порой даже не двигались с места, когда наверху пролетал армейский самолет и обстреливал нас. Мы находились по колено, по пояс в воде, и чтобы хоть немного выбраться из нее, нам оставалось только вылезать на крохотные островки, имевшиеся вокруг некоторых больших деревьев. Мы сидели в болоте почти три дня, окруженные. Мы уже привыкли устраиваться на ночлег на таких островках, устилая землю листьями. Земля была мягкой, болотной, и мы постепенно погружались в нее, пока не оказывались наполовину под водой, но мы были так измучены, что могли спать даже почти целиком в воде, лишь головы да плечи снаружи. Порой мы видели, как Че вставал и подходил то к одному, то к другому из товарищей, особенно к тем, кому было хуже всего, чтобы поддержать их дух, поговорить с ними и убедить, что мы должны быть сильными, должны разделаться с этим [окружением], должны пройти».

«Я действительно должен был все время устраивать нагоняи бойцам Вторжения, сидевшим в зарослях кустарника. Они были босые, голодные и недисциплинированные. У них [на лицах] было обреченное выражение, как у висельников. Они не обращали ни на что внимания. Время от времени, чтобы подогнать их, требовалось даже физическое наказание. Я сказал им, что они вписали важную главу в историю Кубы, хотя сами не знали об этом».

В таких условиях Че собрал командиров подразделений колонны и впервые сообщил им о подробностях задания. Он сказал, что их цель заключается в том, чтобы развернуть партизанскую войну в новых районах, разрезать остров пополам и отвлечь часть угрозы от Сьерра-Маэстры. Он говорил о политической работе, которую предстоит провести для объединения групп, борющихся в Эскамбрее, об идее строительства баз наподобие тех, что были устроены в Сьерре. На этой же самой встрече он подвергся нажиму со стороны молодых командиров, желавших первыми нанести удар и попытаться прорваться из окружения. Че упорно утверждал, что в бою они окажутся в крайне невыгодном положении и следует избегать сражения до тех пор, «пока мы не найдем выхода отсюда». Фернандес Мель вспоминал: «Он упорно отвечал, что время еще не подошло, что пока есть малейшая возможность, мы должны сражаться, чтобы пробиться к Эскамбрею».

Еще один патруль, во главе которого шел Рохелио Асеведо, повторно проверил расположение кордонов врага. В мертвой тишине ночи партизаны спровоцировали солдат открыть огонь, чтобы таким образом установить, нет ли в окружении разрывов. В конце концов им удалось обнаружить и разведать брешь в порядках противника; она находилась в конце причала Барагуа. Узнав об этом, Че сразу же заметил, что в конце туннеля забрезжил свет, и немедленно приказал всем выходить. Снова шли под покровом ночи, не зажигая огней, не издавая ни звука. Авангард пересек железнодорожную линию и выставил заслоны по обе стороны путей, в то время как остальная часть колонны пробиралась по грудь в воде, держа винтовки над головами.

«Мы пересекли эту грязную лагуну, стараясь изо всех сил приглушить шум, который издавали 140 человек, шлепавших по болоту, и шли почти два километра, пока не пересекли пути почти в сотне метров позади последнего армейского поста. Мы даже слышали разговоры. Невозможно [идя по воде], избегать бульканья, к тому же луна заливала ночь ярким светом, и мы были почти уверены, что враг поймет, что мы там [у него под носом], но недостаток боевой подготовки, который мы всегда замечали у солдат диктатуры, сделал их глухими как столбы».

Это произошло в одиннадцать ночи на 2 октября. Следующие трое суток колонна продвигалась по ночам «в соленых болотах. Четверть отряда шла в разбитой обуви или вовсе босиком. По ядовитым болотам, без капли питьевой воды, под постоянным обстрелом авиации, не имея ни одной лошади, которая помогла бы самым слабым продираться через неумолимые болота, в обуви, разъедаемой грязной морской водой, с голыми ногами, израненными о растения, мы переносили по-настоящему ужасные трудности, прорываясь через заслон Барагуа на знаменитое пространство между Хукаро и Мороном».

Армия продолжала наседать, то и дело налетали самолеты.

«Психологически наше положение напоминало первые дни Сьерра-Маэстры: мы видели потенциального доносчика в каждом кампесино. Мы не могли установить контакт с Движением 26 июля, потому что пара предполагаемых членов [движения] отказалась передать мою просьбу о помощи; только от НСП я получаю деньги, нейлоновые пончо, немного обуви, лекарств, продовольствия и проводников. Они сказали, что требовали помощи для нас от организаций Д26, но получили следующий ответ, который следует отметить в рапорте, так как я не имею свидетельств о его достоверности: «Если Че пришлет нам несколько слов в письменной форме, мы поможем ему; а если нет, то пусть он зае..тся».

Тем временем силы Революционного Директората в Эскамбрее следили за движением колонны по передачам «Радио ребельде». Они намеревались отправить своего проводника, чтобы тот вступил в контакт с отрядом Че, а следом за ним выслать вооруженный патруль. Участники группы, носившей название Второй эскамбрейский фронт, и Д26 собирались сделать то же самое.

7 октября колонна впервые встретилась с партизанами Эскамбрая. Че получил первое впечатление о напряженности отношений между Д26 и выделившимся из Директората Вторым фронтом, который возглавлял Элой Гутьеррес.

«У них была целая куча жалоб на действия Гутьерреса; они сказали мне, что Бордона арестовали, и положение вещей достигло такого уровня, что группы находились на грани генерального сражения [между собой]. Я понял, что здесь необходимо устроить публичную стирку огромного количества грязного белья, и послал одного из людей Д26, чтобы вызвать сюда Бордона».

8 тот же день Че отправил Фиделю рапорт, в котором указывал, что

«в попытке очистить колонну от отбросов я приказал отпустить всех, кто попросит об этом. Семеро воспользовались возможностью, и я сообщу их имена для черных списков Революции... Днем раньше исчез Пардильо и был заподозрен в том, что дезертировал из взвода Хоэля».

Че снова оказался чрезмерно резким и несправедливым в оценке своих людей. Выяснилось, что из семерых, пожелавших уйти, один был разведчиком; он отправился домой и снова взялся за оружие, присоединившись к другой группе повстанцев. Еще один был схвачен правительственными войсками в Камагуэе и казнен. Третий тоже угодил в руки армии и просидел в тюрьме до победы революции, а четвертый возвратился в Эскамбрей и снова присоединился к отряду Че. Что же касается Пардильо, то он вовсе не дезертировал, а в конечном счете связал партизан с группой повстанцев, которых ему удалось собрать в округе.

Ночные переходы продолжались. Че в те дни представлял собой забавную фигуру с армейским ботинком на одной ноге и туфлей на другой. Некоторое облегчение пришло, как ни странно, от известий о начавшемся в США первенстве по бейсболу, в котором «Нью-Йорк янки» играли против «Бруклин доджерс». Большинство партизан болело за «Янки», а Че, ради противоречия, решил поддерживать «Доджерс», хотя и признавался, что не знал о них практически ничего.

Главной проблемой для партизан теперь являлась авиация; тем временем армия пыталась установить новый кордон, чтобы не дать им возможности добраться до Лас-Вильяса и отрезать их от реки Хатибонико.

«Авиация настигла нас 10 октября и обстреляла холм, на котором мы находились. Они использовали легкий самолет, и никто из нас не пострадал, но у нас [из-за этого] не оказалось времени, чтобы прийти в себя. Очередной ливень, вражеское нападение или новости о присутствии противника вынуждали нас снова выходить в путь. Бойцы все сильнее и сильнее уставали и приходили в уныние. Тем не менее, когда положение становилось наиболее напряженным, когда только с помощью оскорблений, уговоров и всевозможных диковинных мер я мог заставить изнемогающих людей идти дальше, их лица светлели, люди обретали новые силы при виде одного-единственного отдаленного зрелища. Это было синее пятно на западе, синее пятно, представлявшее собой громадный горный массив Лас-Вильяс, который наши люди видели впервые».

11 октября авангард колонны занял главную усадьбу рисоводческой фермы. «Из перехваченного телефонного сообщения нам было известно, что армия знает о том, где мы находимся:

«[Местонахождение] крыс точно установлено». Тогда Че решил укрыться в доме и остаться там на целый день. Повстанцы нашли в кладовой огромное количество сыра и немедленно съели его. Из-за этой трапезы после нескольких дней голодовки весь отряд мучился запорами.

«Согласно перехваченным телефонным разговорам между , армейскими командирами, те не считали, что мы окажемся в состоянии пройти две лиги, отделявшие нас от Хатибонико. Конечно, мы преодолели их в ту же ночь, переплыли через реку, хотя и промочили при этом почти все вооружение, и были вынуждены пройти еще лигу, пока не достигли безопасного убежища на холме. Переправа через Хатибонико явилась для нас символическим действием, равносильным выходу из тьмы на свет. Рамиро сказал, что это было похоже на поворот рубильника, включившего свет, и именно так все и было. Но горы засинелись [перед нами] еще накануне, и даже самый ленивый обитатель холма был .готов пойти на смерть, чтобы попасть туда».

12 октября полковник Перес Кохиль написал официальное письмо подполковнику Суаресу Сукету:

«Наша ясная и определенная задача состоит в том, чтобы захватить Че Гевару, мертвого или живого, и всех преступников вместе с ним. Он ни в коем случае не должен пройти через какую-либо часть кордона. Под Вашей командой имеется достаточно сил для выполнения этой задачи; кроме того, Вам помогут воздушные силы. Если нужно направить целую войсковую часть, то можете рассчитывать на то, что она появи1гся. Строго подчиняйтесь [приказам] и проверяйте исполнение ваших собственных приказов. Каждый солдат должен проявить себя и как солдат, и как мужчина. Наступило время, когда мы должны проявить беспрекословное повиновение генералу Батисте и показать медведям и крысам их надлежащее место».

Однако высокопарная риторика полковника имела мало общего с действительностью.

* * *

Следующие двое суток колонна повстанцев совершала напряженные ночные переходы. Армейские подразделения, следовавшие по пятам за партизанами, не желали вступать с ними в столкновение — теперь борьба с мятежниками была задачей войск, базировавшихся вокруг Лас-Вильяса. Когда партизаны достигли рисоводческой плантации Витико, противник находился совсем рядом. Че отправил взвод Сильвы, дав ему задание следить за противником и при необходимости сдержать его. Но правительственные войска получили в бутылке, сброшенной с самолета, приказ отойти.

13 октября отряды Директората в Эскамбрее начали операцию в маленьких городках Пласетас и Фоменто. Ее целью было отвлечь правительственные силы, стремившиеся отрезать колонну вторжения. Бой продолжался в течение четырех часов; гарнизоны в обоих городах были обеспокоены слухами о прибытии колонны Че.

15 октября «после изматывающего перехода мы переправились через реку Саса». Вода в ней была очень высокой, и Тамайо потерял один из пары ботинок Че, которые нес с собой, но избежал неприятностей, потому что другой боец поймал его ниже по течению. Говорят, что, выйдя на другой берег, Че вздохнул и сказал: «Конец [пути] уже виден».

Шедший в голове колонны Акоста, который раньше был политическим организатором именно в этих местах, успел вступить в контакт с организацией НСП, чтобы получить продовольствие, одежду и обувь. Че был удивлен, когда в хижине кампесино на берегу реки Саса ему предложили кофе совсем без сахара — именно такой, который он любил, а не с небольшим количеством сахара, как предпочитают кубинцы. Вскоре нашлось и объяснение: там уже побывал Ахоста.

Ночью 15 октября, в 3.30 утра, авангард натолкнулся на четверых людей. Состоявшийся диалог, вероятно, навсегда остался в памяти тех, кто слышал его:

«— Стой! Кто идет?

— Добрые люди, кампесинос.

— Кампесинос? Непохоже, вы вооружены. Вы жандармы.

— Нет, нет, [мы] не жандармы. Мы из Эскамбрея, от Директората 13 мая.

— Идите сюда. Мы люди Че».

Именно тогда и родилась легенда. По всей Кубе знали, что майор Гевара пришел в провинцию Лас-Вильяс, прорвавшись сквозь армейский кордон. Это известие передало «Радио ребельде». Лучше всего охарактеризовал поход Фернандес Мель: «Мы прошли 554 километра, если мерить по прямой, но в действительности гораздо больше... На протяжении этого времени, сорока семи дней, мы ели от силы пятнадцать или двадцать раз и к тому же перенесли два урагана».

Легенда о Вторжении, летописцы которого не слишком при держивались точных фактов, основана не на тривиальных военных перипетиях, таких, как два боевых столкновения, которые отряд Че имел в Ла-Федераль и Куатро-Компаньерос. Суть сложившейся легенды — это внушающий благоговение сорокасемидневный переход, совершенный в тяжелейших обстоятельствах, упорство Че, а также его осторожность (казалось бы, трудно совместимая с бойцовским духом Эрнесто), проявившаяся в предвидении ловушек и засад и блестящей способности уклоняться от нежелательного боя. Оценить подлинное значение этого похода можно было лишь со временем. Ну а пока что революция оказалась способна разделить остров на две части.