УСТАВАТЬ НЕКОГДА.

Победа в Плая-Хирон дала революции возможность перевести дух. Эта передышка была крайне необходима для того, чтобы, пользуясь широкой народной поддержкой, внимание планам экономического развития. Через несколько дней после вторжения "товарищи из Федерации рабочих сахарной промышленности выдвинули лозунг: "К 1 мая - шесть миллионов тонн сахара". Я был поражен, услышав эту новость, так как знал кое-что о том, как движется заготовка сахарного тростника. Я вызвал генерального директора сахарных заводов ... товарища Менендеса, и он сказал мне, что рабочие сделали это по собственной инициативе, даже не посоветовавшись с ним... Ну что ж, в настоящее время этого [уровня] достичь невозможно".
Че был в бешенстве. Он не любил риторики, демагогии и заведомо невыполнимых обещаний.
24 апреля 1961 года Че вернулся из Пинар-дель-Рио, чтобы провести заседание коллегии Министерства промышленности. В недавнем прошлом коллегия, по предложению Че, приняла решение о том, что все руководители министерства должны дважды в месяц посещать фабрики и мастерские, чтобы получить доскональное представление о положении дел, и что каждый, кто почему-либо не сможет этого сделать, будет лишен дневного заработка. Члены коллегии жаловались, что в тот период, пока Че находился в Пинар-дель-Рио, они были сильно перегружены работой. Естественно, никто из них не ожидал от министра запланированного им заранее посещения карандашной фабрики в Батанабо.
Тем не менее Че, явившись на заседание, вытащил из кармана кителя небрежно сложенные клочки бумаги да еще и попросил извинения за то, что не представил машинописного текста.
В тот день многие из членов коллегии лишились дневного заработка.
Когда Че не только сделал сообщение о посещении фабрики. Он Достал из кармана рубашки - в карманах у него всегда было полно всякого хлама - зеленую записную книжку и принялся читать свои заметки, наблюдения и критические замечания, 'акие моменты сотрудники (да и он сам) называли вспышками.
на свет извлекалась записная книжка, всех бросало в дрожь. Тогда Че изобрел другую маленькую тайну: завел много-цветную авторучку и делал записи разными цветами. Никто долго не смел поинтересоваться, зачем он это делает, но в один прекрасный день Вальдес Гравалоса все же не выдержал. "Это мой собственный код. Когда я пишу красным, это значит, что вопрос относится к Фиделю, зеленым - к кабинету министров, и так далее".
Проблема, с которой коллегия столкнулась в тот день, как впрочем, и в другие дни своих заседаний, заключалась в нехватке сырья и запасных частей. Однако в тот день Че заявил, что, несмотря на недавние перебои, объемы производства возросли. Бернстейн писал: "Выпуск промышленной продукции в I960 году увеличился. В будущем проблемы могли возникнуть скорее из-за экономического эмбарго, чем из-за организации управления".
30 апреля Че принял участие в телевизионной программе, в ходе которой со своей обычной откровенностью поднял тему экономических проблем нации: "Мы учимся в работе и, естественно, учимся на собственных ошибках". Он говорил о том, что планирование базировалось на иллюзиях вроде того, что все необходимые школы могут быть построены за пять лет, что за те же пять лет можно создать торговый флот, что в течение пяти лет не возникнет необходимости покупать самолеты - и что он довольно быстро понял, что все это нереально. Тем не менее он ожидал (и тем самым тоже поддался пороку иллюзорного планирования), что к 1965 году Куба начнет выпускать свои автомобили. Он говорил о том, что первые действия Министерства промышленности представляли собой лабораторные эксперименты: чиновники не разговаривали с фабричными рабочими и не знали о существовании и вероятности возникновения тысяч проблем. Все началось с предположения о том, что в стране хватает сырья и запасных частей. "Теперь мы ясно видим, что народ не имел никакого отношения к составлению плана, а план, разработанный без участия рабочего, имеет много шансов на провал". Хотя план в целом имел 75-процентную вероятность неудачи, все же в некоторых отраслях он позволил добиться удивительных результатов: например, в черной металлургии выпуск продукции увеличился на 75 процентов.
Со своей обычной непринужденностью майор Гевара объявил далее, что под эгидой Министерства промышленности на Кубе работают сто сорок технических специалистов из социалистических стран, и пошутил насчет десяти специалистов, присланных правительством КНР для сборки пробной партии китайских машин: "Мы постараемся женить их здесь, так что им придется остаться".
В те же дни Че вступил в спор с журналом "Вокс обрера", официальным органом кубинской троцкистской группы "Вокс пролетариа", который "критиковал Советы технических консультантов ... утверждая, что они были организованы трусливыми представителями мелкой буржуазии в правительстве в качестве подачки, чтобы тем самым избежать реальной передачи каких-либо прав массам, требовавшим [предоставить им] управление фабриками".
С точки зрения теории, парировал Че, это абсурд. А с точки зрения практики - это является или позором, или серьезной ошибкой. Главный грех Советов технических консультантов действительно заключался в том, что они не были порождением масс: эти органы явились бюрократическим изобретением и были спущены сверху, чтобы дать массам средство, о котором они не просили. А вот то, что они о нем не просили, было грехом самих масс.
Другие лидеры революции не вели себя с троцкистской группой столь открыто и великодушно. В то время как Че призывал к дискуссии, многочисленные голоса требовали репрессий. Спустя несколько месяцев полиция уничтожила набор, с которого печаталась классическая работа Троцкого "Непрерывная революция". Че критиковал это событие в интервью, данном Сетлину: "Это ошибка, совершенная второразрядными бюрократами. Они рассыпали набор. Этого нельзя было делать". Но это было сделано.
Че был обеспокоен тем, что дискуссия между различными течениями среди революционеров в напряженной обстановке, установившейся после вторжения в Плая-Хирон, сменялась насилием.
Примерно в это же время он издал циркуляр Министерства промышленности, в котором прямо запрещалось выяснять политические взгляды рабочих при устройстве на работу.
После того как Фидель Кастро впервые назвал кубинскую революцию социалистической, социализм превратился в лозунг. В том же самом телевизионном выступлении 30 апреля Че определил цель революции как попытку создать абсолютно демократическое социалистическое общество. Днем позже Фидель в своей первомайской речи уже говорил о "нашей социалистической революции".
8 мая Че успел произнести речь в память Антонио Гитераса, знаменитого кубинского революционера тридцатых годов, с которым имел такое большое сходство, и добровольно поработать в порту Мачина на упаковке сырья.
Хотя в экономике имелись серьезные проблемы, "тем не менее складывалось впечатление, что все работает, хотя очень немного людей могли объяснить, почему [так происходит]" - так обрисовал положение К.С. Кароль. Это явление, несомненно, можно было объяснить революционным импульсом, использованием запасов, накопленных в последние годы правления Батисты, всеобщим ощущением происходящих перемен, волевым порывом в обществе и массовым чувством жертвенности. Все это вместе взятое и работало, но экономика при этом подвергалась невиданной перегрузке. Специалист в области аграрной экономики Рене Дюмон вспоминал, что в 1960-1961 годах потребление говядины возросло в четыре раза, с двухсот пятидесяти тысяч до миллиона голов; потребление мяса среди кампесинос опережало поставку, порождая таким образом инфляцию. Потребление молока возросло в такой же пропорции, а производство мяса домашней птицы хотя и увеличилось, но все же не могло заменить те полтора миллиона цыплят, которых до начала блокады ежегодно ввозили из Соединенных Штатов. Увеличилось также и производство бананов, но они практически полностью потреблялись в районах заготовки и почти не поступали в Гавану.
Че осознавал то угнетающее действие, которое оказывали на неразвитую экономику запросы тысяч неимущих кубинцев, впервые в жизни ставших потребителями:
"Мы сделали большую часть крупного рогатого скота доступной для общественного потребления; коровы были вырезаны без разбора, стало хорошим тоном есть говядину - замечательная привычка (которую я одобряю, возможно, сильнее, чем кто-либо другой), но мы не могли обеспечить ее развития в столь широких размерах, каких заслуживал кубинский народ".
Это была не единственная проблема, порожденная организацией управления сельским хозяйством. Дюмон резко критиковал нерациональные подходы и серьезные ошибки Антонио Нуньеса Хименеса в руководстве работой Национального института аграрной реформы. Тем временем вследствие вполне оправданного беспокойства кубинской революции о полной занятости населения чрезмерно раздувались штаты фабричных рабочих; Че позднее признается, что и у него в Национальном банке числилась сотня совершенно лишних сотрудников. Если решением могли послужить головокружительные темпы индустриализации, то Че пытался набрать нужную скорость, продвигаясь по дороге, полной препятствий. Техника, прибывавшая из Восточной Европы, хранилась под открытым небом, повреждалась и ржавела от соленых морских брызг, так как цеха, в которых она должна была работать, еще не были построены.
Кароль утверждал, что русские эксперты не пытались удержать кубинцев от непроизводительных затрат, сдержать их непрактичную поспешность, не препятствовали им заказывать оборудование предприятий, для которых на острове не было никакого сырья. Но советские советники не были независимыми. Они были неправомочны принимать решения и привыкли работать в условиях жесткой советской иерархии. В отношениях кубинцев с русскими консультантами с обеих сторон проявлялось сдержанное неудовольствие: кубинцы сетовали на низкое качество техники, продававшейся им по мировым ценам, а русские изумлялись неблагодарности тех, кому техника предоставлялась на условиях чрезвычайно льготных кредитов.
Трудности возникали и вследствие нехватки технически подготовленных управляющих, способных осуществить пуск завода. Эдвард Бернстейн рассказывал, что Гевара поручил управление одной из фабрик двадцатитрехлетнему барбудо, предприятием, ранее принадлежавшим фирме "Проктер энд Гэмбл", руководил врач, немного знакомый с химией, а медным рудником в Ма-тамбре командовал геолог из США, который хотя и разбирался в ведении горных выработок, не имел ни малейшего понятия о шахтной вентиляции.
Спустя полтора года, в 1963-м, Че признается уругвайскому журналисту Эдуарде Галеано: "Броситься сломя голову в индустриализацию было грубой ошибкой. Мы хотели одним махом избавиться от всего нашего импорта, выпуская готовые изделия... Мы не видели тех огромных сложностей, которые были связаны с ввозом полуфабрикатов".
В 1965 году эксперты ЦРУ сообщили, что проект индустриализации являлся чрезмерно амбициозным и преждевременным, что в нем значительная часть кубинских инвестиционных ресурсов была привязана к программам, которые были лишены необходимой цельности и/или предусматривали производство товаров, имевших весьма незначительную ценность как на внутреннем, так и на международном рынке. Причины, породившие эти недостатки, были очевидными: нехватка людских и материальных ресурсов, отсутствие опыта крупного строительства (во времена Батисты его в основном вели специалисты из Соединенных Штатов Америки с использованием американской же техники), а также организационная и плановая слабость. К этому следует добавить массовое бегство инженеров за границу в ходе революции и то, что стандартные индустриальные проекты, разработанные в коммунистическом блоке, были малопригодны для тропического климата, имели низкое качество и непродолжительный эксплуатационный срок.
В мае того же самого 1961 года К.С. Кароль взял у Че интервью. Гевара высказал весьма критическое отношение к советской модели. Они говорили по-французски: "Че владел языком с непринужденностью, лишь время от времени беспокойно спрашивал, не слишком ли испанизирован его словарь". Первой темой был социализм:
"Здесь люди учатся во время работы и все еще являются новичками... Сам я не раз говорил с товарищами и слышал, что им не нравятся эти социалистические дела, а я тогда спрашивал их: разве вы не согласны с аграрной реформой, или городской реформой, или экспроприацией американских владений, или национализацией, или социальной справедливостью и всеобщим правом пользоваться плодами своего собственного труда? Они принимались клясться, что это не так, что все это им нравится, что все они готовы жизнь отдать за это. Так что я сказал им: если вам нравится все это, значит, вы точно являетесь сторонниками социализма, и они ушли, слегка успокоившись".
Кароль поинтересовался, не опасно ли пользоваться пустыми, догматичными и начетническими коммунистическими руководствами Москвы в таком политическом вакууме. Че ответил, что ничего не знает об этих руководствах и что ему нужно будет попросить кого-нибудь еще рассказать о них. Кароль понял, что сам не сможет глубже объяснить этот вопрос. Их жизненный опыт и идейный багаж представляли собой просто-напросто различные миры: один из собеседников был левым марксистом, чьи представления сформировались под влиянием противоречий между риторикой сталинизма и его авторитарной практикой, а другой - латиноамериканским радикалом, личный революционный опыт которого в сочетании с идеологическим блеском марксизма и очень ограниченным представлением о реальной истории социализма давал ему совершенно иную перспективу. Че сказал Каролю, что формулы из руководств по марксизму кажутся ему "второстепенным вопросом, что политическое образование на Кубе нисколько не зависело от них". Он попытался объяснить, что на Кубе не может быть расцвета сталинизма, что коллективное сельское хозяйство возникло в соответствии с пожеланиями кампесинос, а не вопреки им, что индустриализация будет совершена не путем жертв и что капиталистическая блокада наподобие той, которой был окружен СССР, больше невозможна. Он сказал, что совершенно необходимо использовать опыт социалистического строительства в Восточной Европе, особенно при подготовке молодых специалистов-техников.
"Я был бы лжецом [- добавил Кароль, -], если бы сегодня сказал, что в 1961 году аргументы Че убедили меня. Его мощная индивидуальность и интеллектуальное обаяние действовали безошибочно, но у меня сложилось впечатление, что он закрывал глаза на действительное положение вещей в социалистическом блоке, потому что так ему было удобнее. Человек его интеллекта и проницательности не мог не поразиться числу тех недостатков и несоответствий, которые он обязательно должен был заметить в только что открытых им для себя социалистических странах. В отличие от правоверных коммунистов, он не повторял упрощенных лозунгов советской пропаганды".
Тем временем блокада Кубы усиливалась, и влияние Советского Союза, который дал кубинцам отсрочку, а также предложил им экономическую модель, возрастало. СССР увеличил свой кредит Кубе еще на сто миллионов долларов - не столь уж большое, но многозначительное число.
Че вел труднейшую работу по управлению промышленностью, в которой пытался внести улучшения в советскую модель, продолжая одновременно подавать пример добровольной работы (он много трудился на строительстве школы в Гаване) и учиться. Он поддержал семинар по "Капиталу" Карла Маркса, организованный политическим экономистом, советским испанцем по имени Анастасио Мансилья. Занятия проходили каждую среду по вечерам. Мансилья начинал говорить, и где-то через полчаса Че начинал высказывать сомнения в каждом произнесенном лектором слове. Споры затягивались до полуночи, а то и дольше.
Кароль не ошибался, когда утверждал, что недостаток политического содержания в революции возмещался социалистическими декларациями, что давало возможность выдвинуться второстепенной бюрократии, опиравшейся на ортодоксальные марксистские учебники, и что в этом процессе наиболее косные Догматики из Народно-социалистической партии Кубы должны будут взять верх. Дебаты об искусстве и литературе, проведенные в Национальной библиотеке в июне, как раз и показали напряженность, возникшую среди ведущих бюрократов в области культуры, принадлежавших к НСП.
Это была наиболее эклектичная из всех революционных программ, которую облюбовали для себя как заскорузлые ортодоксы, так и новообращенные перебежчики из других партий. По словам Кароля, чересчур строгий стиль работы и неуправляемость Че беспокоили некоторых представителей старой бюрократии из руководства НСП, таких как Анибаль Эскаланте и Блас Рока. Кароль также вспоминал, что тогда же развернулась
тайная кампания против Че, в ходе которой его обвиняли в "чрезмерной левизне". Как ни странно, именно Че и Рауль Кастро со ставили первый учебник марксизма для широких кругов революционеров. Годом позже Че должен был признать: "Мы слепо доверяли авторитету НСП в области организации и не критиковали [НСП]... Наступали суровые времена". В эти дни Че прежде всего был занят тем, чтобы сохранить еще столь неустойчивое поступательное движение в развитии промышленности страны. Был достигнут один важный успех: заработал завод по производству никеля в Моа. Кубинский инженер Деметрио Пресилья сделал расчеты по пуску завода, использовав при этом новейшую технологию, не понятную советским специалистам. К моменту национализации в числе руководителей на заводе Моа "не было ни одного кубинца - знатока в области горного дела, все специалисты были североамериканцами".
Пресилья пообещал, что найдет способ запустить завод, если Че изыщет коммерческий выход для никеля. Че, подписавший необходимые контракты во время своей поездки в СССР, еженедельно посещал Моа, чтобы наблюдать за ходом осуществления проекта и оперативно разбираться с жалобами рабочих по поводу недостатка воды, электричества и жилья.
В июне 1961 года завод в Моа начал выпуск сульфата никеля, и Че поехал туда, чтобы поздравить рабочих. В местном союзе он обнаружил свою фотографию, о которой сказал: "Этот парень похож на Кантинфласа".
В начале августа Че отправился в Уругвай, чтобы принять там участие в конференции Межамериканского экономического и социального совета (МЭСС) - отделения Организации американских государств, занимавшегося экономическими отношениями между государствами - членами ОАГ. Когда самолет из-за тумана был вынужден приземлиться в Рио-де-Жанейро и делегация поехала в кубинское посольство, люди на улице узнавали Че и приветствовали его. "Кажется, что они увидели призрак", - сказал он послу. 5 августа он прилетел в Монтевидео, где встретил незабываемый всенародный прием. В аэропорту его встретила большая толпа. Люди кричали: "Гевара здесь, маскарад окончен". Вдоль дороги от аэропорта Карраско до центра города стояло не менее десяти тысяч человек со знаменами и скандировало: "Куба - да, янки - нет!"
В Пунта-дель-Эсте, роскошном курорте, на котором обычно проживали представители уругвайской, аргентинской и чилийской олигархии, кубинская делегация сняла этаж в гостинице
Плая". Там, согласно воспоминаниям Рикардо Рохо, "они вос-оздали атмосферу, царившую в то время в служебных помещениях Че в Гаване, - некую смесь бивака и конторы. Там были и машинистки, и охранники, вооруженные автоматами. Одни готовили пищу, другие разговаривали по телефонам, и все они перемещались с удивительной скоростью".
7 августа Че был приглашен на ленч в резиденцию президента Уругвая Эдуарде Аэдоса, где они с хозяином спорили насчет качества кубинских сигар. Днем позже Че выступил на пленарной сессии МЭСС. "Нас привела сюда длинная цепь событий", -начал он свое выступление, а далее перечислил: пиратские самолеты, вылетающие из аэропортов США, разбомбленные плантации сахарного тростника, взрыв судна "Ла Кубр", отказ нефтяных компаний перерабатывать сырую нефть, поставленную из СССР в 1960 году, полный отказ США от своей квоты в закупке сахара, последовавший в том же 1960 году, вторжение в Плая-Хирон, покушение на жизнь Рауля Кастро, подготовленное на военно-морской базе США в Гуантанамо... "Вследствие всех только что перечисленных причин я не вижу возможности для кубинской революции на этом собрании прославленных специалистов обсуждать технические вопросы". Че определил кубинскую революцию как аграрную, антифеодальную и антиимпериалистическую, которая стала социалистической из-за того пути, по которому развивалась. Он рассказал о ее успехах: аграрной реформе, равенстве женщин с мужчинами, полном отсутствии дискриминации чернокожих, ликвидации неграмотности. Затем он обратил оружие против "Союза ради прогресса" - великого плана президента Кеннеди, связанного с развитием Латинской Америки. Гевара расценил его как направленный против Кубы и революционного движения: "У вас нет ощущения, что ваши ноги немного связаны? Доллары даются на строительство шоссе, доллары даются на строительство дорог, строительство коллекторов.... Почему доллары не даются на то, чтобы наши слаборазвитые страны смогли всего-навсего превратиться в индустриально-аграрные страны? Это и впрямь очень грустно". А затем он шутливо сформулировал суть "Союза ради прогресса": "Куба - гусыня, которая несет золотые яйца; пока Куба Делает это, они нам дают [помощь]". 8 лучшей, по-видимому, части своей речи Че сказал:
"Эксперты советуют заменить большие и малые землевладения на хорошо оборудованные фермы. Мы говорим: вы хотите аграрную реформу? Берите землю у тех, у кого ее много, и давайте тем, у кого ее совсем нет... Мы не возражаем против того, что нас не учитывают при раздаче кредитов, но мы возражаем, когда нас пытаются отстранить от культурной и духовной жизни наших латиноамериканских народов... Чего мы никогда не позволим - это ущемления нашей свободы торговать и поддерживать отношения со всеми народами мира".
Выступление вызвало большой шум. Едва ли оно затронуло специалистов, представлявших диктатуры, квазидемократические государства и креольскую олигархию, но ведь Че обращался не к присутствующим в зале. Он хотел, чтобы его услышали те, кого там не было: новые латиноамериканские левые, воспринимавшие кубинскую революцию как начало эры широкомасштабных изменений во всех сферах жизни этого континента, на котором царило вопиющее неравенство.
9 августа в Монтевидео Гевара давал пресс-конференцию. Он предложил журналистам "все, что угодно" и провел два часа, с переменным успехом отражая массу острых вопросов, шутками и улыбками отвечая на вспышки аплодисментов.
Относительно пленных, взятых в Плая-Хирон: "Мы предлагаем обменять их на лагерь в Альбису или же на тракторы".
Об инцидентах с самолетами Соединенных Штатов, летавшими над Кубой: "Самолет, который отогнали от Кубы, находится в США".
Его добровольная работа по рубке сахарного тростника и упаковке бананов в порту: "Не смотрите на меня с таким недоверием: я говорю правду".
О выборах: "Всякий раз, когда на народном собрании решат, что они нужны".
О нормировании продуктов питания - перуанский журналист сказал, что в последнее время сообщалось, будто введение еженедельных рационов, составлявших 700 граммов (25 унций) продовольствия, явилось одним из самых грязных трюков, которые когда-либо сыграли с кубинцами. Че ответил:
"Я ничего не знаю о таком рационе. Нам пришлось предпринять некоторые меры по нормированию мяса - [нормы которого] бесконечно выше, чем в Перу, - чтобы справедливо разделить то, что мы имеем. В таких странах, как Перу, нормы очень разные: люди с деньгами покупают, а бедные индейцы голодают. Разве вы так не считаете?"
Перуанский журналист попытался ответить: "Я полагаю, что это так, но ведь..."
Че: "Не слушайте его!"
О национализации католических школ: "Теперь это просто школы".
О троцкистах: "Мы пришли к выводу, что со стороны троцкистов было бы неблагоразумно продолжать делать подрывные заявления".
О церкви: "[На Кубе] нецерковное управление, которое допускает свободу религии".
О книге "Послушай, янки" С. Райта Миллса: "С нашей точки зрения, в ней есть некоторые ошибки, но в целом это честная книга".
О возможности других социалистических революций в Латинской Америке: "Они произойдут просто потому, что они - порождение противоречий между социальным режимом, время которого подошло к концу, и людьми, у которых закончилось терпение".
О том, что он ест и пьет, курит ли он и любит ли он женщин:
"Я не был бы мужчиной, если бы не любил женщин, и не был бы революционером, если бы не сумел выполнять обязанности, налагаемые на меня браком, раз я люблю женщин... Я работаю по шестнадцать, может быть, по восемнадцать часов в день и сплю шесть часов, если удается... Я не пью, но курю. Не хожу ни на какие представления. Я убежден, что у меня в этом мире есть миссия, и ради этой миссии я должен жертвовать своим домом... и всеми удовольствиями повседневной жизни".
О его аргентинском происхождении: "Я происхожу от аргентинских культурных корней, но ощущаю себя рядовым кубинцем".
Че вышел из себя лишь однажды, когда аргентинский журналист Луис Педро Бонависта заговорил о его "бывшей родине". Он раздраженно ответил: "Синьор, я имею большую - намного большую - и намного более достойную родину, чем вы, потому что это - вся Латинская Америка, синьор, та родина, которой вы не знаете".
16 августа Че еще раз выступил на пленарном заседании МЭСС; в этот раз ему нужно было объяснить отказ кубинской Делегации от участия в голосовании. Он мотивировал его тем, что если руководствоваться предложениями "Союза ради прогресса", то слаборазвитым странам потребуется пятьсот лет, чтобы Достигнуть такого же дохода на душу населения, как в развитых странах. Кроме того, он не получил ответа на вопрос о том, могла и Куба просить "Союз ради прогресса" о материальной под-сржке или же не имела на это права: "Вряд ли мы сможем поддерживать альянс, в котором один из участников не имеет никаких прав". Его речи, предсказывавшие бесславное завершение существования "Союза ради прогресса", получили позднее мировую известность под названием "Пророчество Че".
Че имел частную встречу с представителем президента Кеннеди Ричардом Гудвином. Ее организовали руководители бразильской делегации как случайную беседу двух гостей третьего лица. Ни тот ни другой не были уполномочены на осуществление такой встречи публично. Че не говорил по-английски, Гудвин - по-испански, и бразильцу пришлось выступить в качестве переводчика. Хотя Гудвин впоследствии очень высоко отзывался об этой встрече, Че, похоже, не считал ее слишком важной.
Двумя днями позже Че выступил в университете Монтевидео с лекцией об экономическом развитии Кубы, опирающемся на радикальную аграрную реформу. Перед этим он провел несколько часов с матерью и другими родственниками, специально приехавшими из Аргентины, чтобы повидаться с ним. Незадолго до выступления группа ультраправых взорвала в университете несколько бомб со слезоточивым газом из тех, что были на вооружении полиции для разгона демонстрантов, и в зале, битком набитом студентами, сильно пахло хлором. Начав с главной истины для Латинской Америки - каждый имеет право есть, - Че объяснил необходимость введения нормирования всех видов пищевых жиров, мяса и обуви в условиях блокады. Он доказывал, что путь к экономической независимости должен пролегать через индустриализацию, для чего нужно было запустить в работу 205 запланированных фабрик.
"И эта борьба не только даст стране возможность быстро и естественно развиваться, двигаться в быстром темпе, но также приведет к ряду результатов, которые будет трудно преодолеть. Это нехорошо, не доставляет удовольствия, но мы должны были сделать это и ни о чем не жалеем".
После окончания лекции полиция открыла стрельбу по аудитории; был убит профессор университета. На следующий день Че обвинили в том, что он принимал участие в "политическом собрании".
18 августа Гевара по приглашению президента Аргентины Артуро Фрондиси предпринял негласную поездку в Буэнос-Айрес. Самолет, специально зафрахтованный аргентинским правительством, доставил его в столичный аэропорт Дон Торквато, где Че уже дожидались президентские телохранители, чтобы доставить в официальную президентскую резиденцию Лос-Оливос.
Во время встречи обсуждались три проблемы. Начали с разговора о возможных путях развития. Че упорно доказывал, что инвестиции Соединенных Штатов Америки не стоит принимать внимание, так как за них приходится отдавать гораздо больше, чем было получено. Говорили и о беспокойстве Фрондиси насчет того, что Куба может войти в Варшавский договор. Че сказал на это: "Мы этого не планируем". Затем Фрондиси поинтересовался возможностью выборов на Кубе и получил ответ, что "дверь временно закрыта". В конце встречи жена Фрондиси предложила Че бифштекс. "С седлом", уточнил он, вспомнив аргентинский обычай подавать жареный бифштекс с яичницей.
Новость о тайной встрече тем временем просочилась в правительственную администрацию и агентства новостей. Министр иностранных дел Адольфо Мухика, заявивший, что никакой встречи не было, оказался осмеян и на следующий день ушел в отставку. Че навестил свою тетю Луису и вечером того же дня вернулся в Монтевидео. "Дружеская встреча", - скажет он журналистам о своей беседе с Фрондиси, и больше они ничего не узнают.
На следующий день, 19 августа, Че посетил президента Бразилии Хосе Куадроса в столице страны.
Непродолжительная встреча завершилась публичным заявлением Куадроса о поддержке Кубы и о праве наций на самоопределение.
В считанные месяцы после конференции в Бразилии и Боливии - двух странах, занимавших в "Союзе ради прогресса" относительно самостоятельные позиции по отношению к Соединенным Штатам, - а также в Аргентине произошли военные перевороты. Оба президента, имевшие с Че частные встречи, Куадрос и Фрондиси, оказались свергнуты. В то время Че был самым опасным человеком в Латинской Америке; любой контакт с ним приводил к резкой поляризации мнений. Несмотря на задуманный образ "Союза ради прогресса" как демократической и прогрессивной организации, Латинская Америка, казалось, стояла перед выбором между относительно небольшой радикальной группой кубинских революционеров или сапогами военных, которых поддерживали Соединенные Штаты.
В ходе поездки положение Че как лидера новой латиноамериканской революции получило неоспоримое подтверждение, зато по возвращении на Кубу он обнаружил, что нормирование продуктов и предметов потребления заметно ужесточилось. Налицо был постоянный дефицит куриного и прочих видов мяса, сала (являющегося у кубинцев одним из популярнейших продуктов питания), овощей и корнеплодов. Это было первым признаком серьезных экономических трудностей. Еще весной наблюдались лишь спорадические нехватки зубной пасты и безалкогольных напитков. Фидель считал, что проблема порождена огромным повышением потребительского спроса у населения и ошибками в планировании, но теперь стало очевидно, что причины дефицита намного серьезнее.
Усложнившаяся обстановка потребовала от правительства безотлагательного проведения первой встречи Изготовителей национальной продукции. Она состоялась в Гаване 27 августа, и на ней присутствовали три с половиной тысячи работников правительства, организаторов производства и новой политической партии под названием Объединенные революционные организации (ОРО), образовавшейся после слияния Движения 26 июля, Революционного Директората и НСП.
Че было поручено произнести одну из программных речей. Его выступление было, как всегда, предельно откровенным и исполненным нелицеприятной критики. "Мы должны сосредоточиться на наших ошибках, - сказал он, докладывая о работе свое- * го министерства. - И важно не оправдать эти ошибки, а избежать их повторения". Далее он пояснил, что, несмотря на сильную зависимость Кубы от экспорта ее продукции, в промышленности было не так уж много серьезных сбоев и они становились все менее обычным явлением. Из сорока объединенных предприятий только два не смогли выполнить производственные планы; в целом выпуск продукции увеличился. "Существуют два критических момента", - сказал он. Во-первых, предприятия работали без резервов, так что любая случайность могла парализовать фабрики. Во-вторых, имелась "постоянная проблема запасных частей". Че гордо подчеркнул тот большой успех, которого рабочие комитеты добились в производстве запасных частей и организации импровизированных ремонтов с применением вместо деталей клочков бумаги и булавок.
Че также предсказал нехватку мыла (были сделаны его запасы), сырьевых материалов и обуви. Производство обуви должно было значительно увеличиться, так как было необходимо обеспечить ее запасы для народного ополчения и снабдить в первую очередь людей, проводивших кампанию по борьбе с неграмотностью. Мог возникнуть серьезный кризис с автомобильными шинами, но его удалось предотвратить. Он сообщил, что имеется нехватка зубной пасты, так как ее запасы закончились, а сырье доставлено не было. Была разработана хорошая замена, но она затвердевала через месяц (у запасливых возникли бы неприятности, пошутил он). Также должен был возникнуть дефицит пива и безалкогольных напитков - из-за нехватки бутылок, неэффективного управления и того же недостатка сырья, причем, как ни абсурдно, кубинское сырье здесь не использовалось. "Один из самых больших провалов случился в производстве безалкогольных напитков. Та кока-кола, которую мы в основном пьем, имеет теперь вкус микстуры от кашля". Это утверждение всерьез задело рабочих, выпускавших кока-колу.
"Существуют предприятия, на которых качество приравнивается к контрреволюции, где считают, что это пережиток капитализма и что в социалистические времена волноваться о нем совершенно не нужно... Качеством постоянно жертвуют, чтобы сократить расходы и гарантировать объем производства... Мы доказывали - хотя и недостаточно твердо, - но все же настояли на том, что... социалистическое развитие и социальное развитие в справедливо управляемой стране должны проводиться для людей, а не ради каких-то умозрительных построений... Не существует никакого конфликта между красотой и революцией. Действительно, ошибка - изготавливать уродливое изделие для повседневного использования, когда оно может быть приятным на вид (и здесь-то и заложен динамит), потому что товарищи иногда думают, что когда при плохой организации снабжения людям подсовывают дрянь и старье, а люди начинают протестовать, то, значит, они контрреволюционеры. Это беспардонное вранье. Людям не нравятся кое-какие штуки, которые, к сожалению, случаются - именно поэтому мы [собрались] здесь... Не будет ничего хорошего в том, что в Гаване окажется мыло, которого не будет в сельской местности; если в сельской местности не окажется хоть чего-нибудь, имеющегося в Гаване".
Все знали, что Че выступает совсем не из-за того, что ему нравится звучание собственного голоса; он говорил правду, так как не верил в то, что проблемы можно разрешить, закрывая на них глаза. Рассказывая о нехватке в стране различных товаров, он одновременно настаивал на справедливом равноправном распределении того, что имелось в наличии. Че сообщил и другие новости о проблемах, имевшихся в стране. Он критиковал Министерство внешней торговли, но признал при этом, что во многих случаях директора предприятий не дали тому достаточно четких спецификаций на свои заказы. Он критиковал директоров предприятий, использовавших причалы гаванского порта в качестве складов, и резко высказался в адрес Министерства внутренней торговли: "Там случаются такие вещи, для которых нет оправдания". Затронул он и армию: "Любой последний лейтенант или капитан считает, что имеет полное право присвоить все, на что сможет наложить лапу".
Объем промышленного производства увеличился в среднем на 120-130 процентов; общее падение наблюдалось в выпуске текстильной продукции, а в цементной промышленности - небольшое увеличение. Производство обуви в течение 1961 года за шесть с небольшим месяцев удвоилось. Че продолжал выступление, сочетая похвалу с критикой - порой весьма серьезной, как в случае со спичками: "Спички - едва ли не самый большой позор для Министерства промышленности; нет никого, кто по нескольку раз в день не вспомнил бы об этом министерстве, пытаясь зажечь спичку".
По словам Бернстейна, "когда Че перечислял успехи в производстве лекарственных средств, где, несмотря на трудности и необходимость усовершенствовать производство и не дублировать усилия, в 1961 году не было никакого дефицита, его голос был исполнен эмоций".
В конце выступления Че сказал, что народ должен знать обо всем и что правительству следует обсудить эти проблемы (при этом он заметил, что было бы хорошо провести открытые публичные дебаты). Помимо этого он высказался в защиту женского равенства в трудовых отношениях и сказал, что женщины будут вскоре привлечены к производственной работе.
Несмотря на то что конференция прошла успешно и доказала эффективность свободного обсуждения с народом важнейших из сегодняшних экономических проблем, оптимистический настрой, с которым она закончилась, был не слишком оправдан. Показатели экономического роста были недовыполнены на 10- 15 процентов, да и дефицит должен был сохраниться, хотя жизненный уровень населения в 1961 году стал на 60 процентов выше, чем в 1959-м. Кроме того, как заметил майор Альберто Мора, немногие страны так сильно зависели от внешнего рынка, как Куба, весь внутренний продукт которой, особенно сахар, в большей или меньшей степени экспортировался.
Речи Че были почти сразу же опубликованы издательством "Обра революсьонариа" в виде отдельной брошюры. Сам автор считал, что она поощряла народ контролировать правительство, хотя позднее сказал:
"В конце 1961 года мы провели совещание ради критики и самокритики, и я думаю, что потребуется полтора года, чтобы выполнить его решения. Однако они так и не были проанализированы. Это было ошибкой бюрократии, ведь в действительности... существовал ряд проблем, на которые указывали существующие недостатки и трудности [экономики], но о них не состоялось конструктивного разговора". Не удовлетворясь непосредственным эффектом от этих дебатов Че продолжил свою кампанию за открытость и 6 октября выступил с лекцией, в которой дал ядовитое самокритичное описание того, как партизанский стиль жизни возобладал в работе его министерства.
"Немедленные действия, безусловное выполнение обязанностей. Если тогда приходилось выполнять чудовищное количество работы... то сейчас имеется иной груз обязанностей, которые отнимают практически целый день и даже затрагивают время сна. Не остается ничего другого, как только думать о работе. Все это постепенно ведет к абстрагированию от реального мира и человека как индивидуума; людей больше не воспринимаешь как людей с их человеческими проблемами, но как солдат, как незначащие мелочи в упорной непрерывной войне, которую необходимо выиграть. Состояние напряжения также является постоянным. Наши умы заняты великими проблемами, рядом с которыми повседневная действительность постепенно забывается. Это незаметно и неосознанно произошло со мною, точно так же, как случается со многими из нас... Я могу честно сказать, что не знаю ни единого кабаре, кинотеатра, пляжа или дома в Гаване, не знаю, как на Кубе живут люди... Нам нужно что-то делать, чтобы дать этому организму возможность стать немного больше живым, не оставаться настолько де-гуманизированным".
На этом самокритика прекратилась, и Че перешел в наступление: "На днях я впервые в жизни совершил поход [по конторам], начав с восьмого этажа". Люди пришли в панику - они собрались послушать радио.
"Оказалось, что здесь существуют все разновидности безделья - прямое безделье людей, не испытывающих желания работать и не работающих, безделье людей, приходящих [на работу] поздно и уходящих вовремя, безделье людей, остающихся допоздна и использующих [эти задержки] как оправдание позднего прихода назавтра, но на деле не выполняющих свои обязанности, безделье тех, кто выходит утром поесть, а заодно повидаться с друзьями в городе... На одном этаже я обнаружил товарища, читающего газету. Не волнуйтесь, я не запомнил его в лицо".
Но и самому Че потребовалось время, чтобы включиться в соревнование с шахматным гроссмейстером Хосе Луисом Барре-расом. Че написал в газету "Революсьон" письмо, где жаловался на то, что шахматные задачи, которые Баррерас публиковал в этой газете, слишком уж легки. Гроссмейстер принял вызов и в следующем же номере поместил трудную композицию, где требовалось найти мат в три хода. Через три дня он получил анонимное письмо, в котором приводился целый ряд решений задачи, а вскоре после этого ему позвонил по телефону Че. Шахматы были единственным излишеством, которое он позволял себе в те дни. Несколькими месяцами раньше он принял участие в турнире, и сам Баррерас сказал о его игре: "Че действует активно и смело ради достижения быстрого преимущества, а не вследствие тщательного планирования на много ходов вперед". Как-то раз Че выиграл у Рохелио Ортеги, применив собственную разновидность ферзевого гамбита; друзьям он сказал, что дал дебюту название "геваровский".
Но шахматист Гевара посвятил конец 1961 года работе в Министерстве промышленности, а также приложил много сил для усиления кампании по обучению грамоте - одной из важнейших задач революционного правительства. 16 декабря он поднял красно-белый флаг "Неграмотных нет" на военной базе Сан-Хуан в Гуане, а 23 декабря принял участие в заключительной церемонии кампании. Результаты были поразительными: семьсот семь тысяч человек научились читать и писать, и только 3,9 процента населения оставались неграмотными после всего лишь двух лет революции и одной массовой кампании.
1 января 1962 года на площади Революции в Гаване состоялось празднование второй годовщины революции. Днем позже Че, не сообщая никому, принял участие как второй пилот ведущего самолета в выполнении групповой фигуры высшего пилотажа "V" для Победы" (Victory). Когда групповое пилотирование закончилось, пилот передал ему управление. Личный пилот Гева-ры Элисео де ла Кампа давал ему уроки вождения самолета начиная с конца 1959 года, а теперь Че получил право носить пилотские крылышки. Он так высоко ценил эти знаки различия, что только их носил рядом со своей звездой майора.
3 января он вернулся к своим обязанностям министра. Упорными усилиями, собрав воедино разрозненное оборудование, ему удалось открыть кондитерскую фабрику. Он был особенно рад тому, что новое предприятие выпускает потребительские товары, так как без производства все большего количества товаров для народа не могло быть никакого социализма.
Известно, что Че практически не знал развлечений, не считая того, что в обществе Алейды и своих телохранителей крайне редко посещал кинофильмы. Каждый раз у него возникала небольшая проблема: кинотеатр не желал брать с него денег за билеты.
"Это же не твое, парнишка, это народное, так почему бы не взять с меня деньги?" - возражал он.
6 января Че выступил с речью перед портовыми рабочими. Он объяснил потребность страны в импорте, рассказал о возможностях по замене импортных товаров, о потребности в техническом образовании. Страна, зависимая от импорта, "не развивается, а только выживает". Он также призвал к увеличению производительности труда, обосновав это не национальными соображениями, а солидарностью с другими рабочими, безработными и кампесинос: "Создать задел для других". Казалось, что он отказался от своей манеры отеческой беседы, которая так запомнилась в первое время революции, и теперь говорил напрямик с людьми, имевшими определенные обязательства. Портовым рабочим нужно было объяснить, что товары, которые они разгружали, ввозились с определенной целью, имели ясное предназначение и четкий смысл, что рабочим нужно было каждый день прикладывать хотя бы небольшое усилие для того, чтобы положение дел изменялось к лучшему. Че завершил выступление прямым обращением к духу коллективизма рабочих: "Задача очень трудна, настолько трудна, что никто в одиночку не сможет справиться с ней. Мы или выполним ее совместно, или она так и не будет выполнена". Тогда же Че написал статью "Индустриальные задачи революции на ближайшие годы". Ему прежде всего было необходимо привести в порядок собственные мысли, которые претерпели значительные изменения за последние месяцы. После описания проблем, которые были обнаружены в ходе планирования, он заговорил об этом виде деятельности как о новой игрушке, нуждавшейся в переделке: процесс планирования следовало рационализировать и скоординировать, чтобы его можно было применить к "возможности производства сырьевых материалов и нашей истинной потребности в импортной продукции".
В статье был провозглашен отказ от принципов, положенных в основу начальных действий министерства (быстрая индустриализация, основанная на использовании фабрик, поставленных из Восточной Европы для производства замены импорта), и предсказывалось, что индустриальное развитие замедлится вследствие необходимости признать приоритет других направлений социальной революции: транспорта, здравоохранения, образования, сельского хозяйства (потребление подскочило) и, естественно, хотя Че не упоминал об этом, производства оружия и оборудования для армии. В список первоочередных потребностей индустриального развития он поставил на первые места морской судовой транспорт, металлургию, электронику, а также химические вещества, необходимые для производства сахара.
Он также сформулировал важнейшую проблему, разрешение которой следовало отложить на будущее: плачевное несоответствие заработной платы. Вследствие старой практики, при которой в каждом секторе экономики существовали собственные масштабы заработной платы, величина оплаты работ, требовавших одинакового уровня квалификации, могла очень сильно различаться. Выравнивание уровня заработной платы путем ее снижения означало бы отрицание достижений в развитии того или иного сектора, а выравнивание путем повышения неизбежно затопило бы рынок деньгами, которые также неминуемо оказались бы съедены инфляцией.
Вскоре Че вернулся к проблеме разницы в оплате труда на совещании в министерстве. Там он подчеркнул, что рабочие постоянно требуют выравнять заработную плату, так как хотя отрасли промышленности были провозглашены равноправными, существовала весьма значительная разница между теми рабочими, чьи союзы в прошлом оказались в состоянии выдвигать и успешно отстаивать требования о повышении заработной платы, и теми, кто трудился в низкооплачиваемых отраслях.
Однако Че отвергал возможность выравнивания заработной платы путем повышения. Он настаивал: безделье является следствием того, что не имеет никакого значения, есть у вас деньги или нет, так как наиих все равно нечего купить. Поэтому зарплату следовало понизить, но кто посмел бы сделать это? "Я не возьму на себя такую ответственность. Заработная плата находится не на реальном уровне и ведет к появлению черного рынка, спекулянтов, всей этой гнили... Мы не можем вводить большое количество денег в обращение, если не имеем товаров, на которые эти деньги можно было бы потратить".
В начале 1962 года в отношениях со вновь обретенными союзниками возникла напряженность. Фиделю не слишком нравился советский посол, симпатизировавший Франки. Советский технический персонал возражал против кубинских методов; хуже того, редакторы ведущих советских газет "Правда" и "Известия" подвергли цензуре текст интервью, взятого у Фиделя, так как вместо разговора о мирном сосуществовании - в то время этим термином обозначалось одно из основных положений внешней политики СССР - кубинский лидер заявил, что с янки невозможно никакое сосуществование.
И тогда, на фоне усложнившихся отношений с Советским Союзом, администрация Кеннеди решила покончить с кубинской революцией. В феврале генерал Эдвард Лэнсдэйл был назначен руководителем "Операции Мангуст", план которой предусматривал начать в августе или сентябре 1962 года на Кубе пар-'тизанские действия, которые в первой половине октября должны были перерасти в открытое восстание, а к концу месяца у власти обязано было оказаться новое правительство. Руководителям "Проекта Куба" задавали вопрос: допускают ли они возможность прямого военного вмешательства, а ответ гласил, что это ключевое решение все же должно быть принято. Реальностью же оказались те 716 диверсионных акций, совершенных ЦРУ в период с февраля по октябрь, которые стоили Кубе множества человеческих жизней и миллионов песо.
На фоне всей этой напряженности Че продолжал вести свою собственную войну за новый стиль работы и культуру трудовой солидарности. Он сформулировал свои мысли по поводу стимулирования труда на заседании коллегии Министерства промышленности. На вопрос, должны ли материальные стимулы, такие, как вещевые премии или деньги, получить приоритет перед моральными стимулами, он сказал:
"Вообще-то так случается, что в странах, находящихся на ранних стадиях революции и революционного возбуждения, моральные стимулы оказываются сильнее, чем материальные. И те и другие тесно связаны между собой... Мы не собираемся отказываться от материальных стимулов или же устанавливать такое положение, при котором моральные стимулы должны максимально долгое время использоваться Для поощрения рабочих... делать моральные стимулы главными".
Он привел пример с рабочими, перевыполнившими плановые задания, которые в качестве награды получили не денежные премии или повышенную зарплату, а были отправлены для обучения в техническое училище. Вернувшись на работу после обучения, повысив свою квалификацию, они получили более ответственные рабочие места и, соответственно, более высокую заработную плату.
Здесь же он снова говорил о своем стиле работы. "Мой способ делать дело состоит в том, чтобы всегда говорить правду. Я лично считаю, что это лучшее из того, что может быть". Он вскользь посетовал, что работает по семнадцать часов в день и, полностью захваченный проблемами министерства, почти не имеет времени для участия в деятельности национального руководства ОРО, экономической комиссии ОРО или же Центрального планового комитета - Че входил во все эти организации. Может быть, именно поэтому при обсуждении политической ситуации он заявил, что единство кубинского революционного командования является одним из величайших достижений момента: "Нет даже малейших разногласий по поводу власти". Эта точка зрения была несколько наивной; возможно даже, что это мнение явилось порождением его собственного отвращения к использованию власти ради собственной выгоды. Полностью погруженный в работу министерства, он, несомненно, мог заметить далеко не все из того, что происходило вокруг. А как раз в это время бюрократия из НСП во главе с Анибалем Эскаланте захватывала руководящие места в ОРО, и частенько вместо споров и диалога преобладали сектантство и авторитаризм.
Кампесинос, в ходе революционной войны занявшие посты в Движении 26 июля, заменялись бюрократами из числа марксистов, производились незаконные аресты, устраивались облавы на гомосексуалистов. Множились репрессии и злоупотребления властью. Итальянский журналист Ксаверио Тутино писал:
"Судя по тем авторитарным методам и сектантству, которое они продемонстрировали в течение последних месяцев - должностные лица занимали дома, использовали персональные автомобили, превращали церкви в склады, - бюрократы из НСП были по складу ума в большей степени чиновниками, чем революционерами... Кадры времен Сьерры были отстранены от своих должностей под тем предлогом, что не были достаточно политически подготовлены".
Несмотря на свои высказывания по поводу единства, Че, вероятно, понял, что в партии что-то не так. Он доложил, что изучил списки награжденных рабочих. "Сколько из них было бойцов ополчения? Почти все. Сколько было членов партии? Почти никого".

В то же время к Че в составе Центрального планового комитета присоединился Ольтуски. Позднее он так отзовется о непростой политической обстановке тех дней:
"Охваченный яростным приступом сектантства, какой-то экстремист [в присутствии Че] принялся нападать на Движение 26 июля [члены которого якобы захватили все руководящие места]. Недолго думая, я осмелился возразить: "Это правда, мы мало знали о марксизме и не входили в партию, но, возможно, это была благодарность за то, что мы свергли Батисту". Тому пришлось признать, что я прав. [Но] всякий раз, когда я сам вел себя как сектант наоборот и критиковал кого-нибудь из старых коммунистов, Че ставил меня на место".
В январе 1962 года аргентинский поэт Хуан Сельман принял участие в коллективном интервью Че и других аргентинцев - журналистов и членов профсоюза. Он записал:
"В четыре утра в Министерстве промышленности. У многих из присутствовавших наблюдался большой энтузиазм по отношению к революции. Че обрисовал положение дел в истинной перспективе: он не хотел, чтобы события оказались идеализированными. "Нас было не более 2000 человек, некоторые были очень хорошими революционерами, но, бросив борьбу на полпути, покинули партизан, так как затосковали по матерям или не любили воды"...
Кто-то говорил о героизме партизан, воевавших исключительно пешим порядком.
Я вполголоса сказал моему аргентинскому коллеге: "Когда по тебе стреляют из пулемета с воздуха, безопаснее всего идти пешком". Че услышал меня и ответил: "Верно, но сначала нужно оказаться там".
В то время Че столкнулся с серьезной проблемой повсеместной нехватки кадров. Он сказал, что завидует китайцам: война, которую они вели, была намного дольше, и благодаря этому им удалось завербовать десятки тысяч человек.
Он настойчиво просил нас высказывать свои замечания. Мальчишка-делегат, рядовой сотрудник большой аргентинской компании, сказал, что обратил внимание на то, как мало текстильных станков обслуживает каждый рабочий. Дело не в том, чтобы заставлять кого-нибудь перерабатывать, [продолжал юноша,] но он считает, что если рабочие будут обслуживать большее количество станков, выпуск продукции увеличится. Че ответил, что когда в 1959 году революционеры вошли в Гавану, то они по неопытности беспрекословно соглашались со всеми основными требованиями профсоюзных руководителей, чтобы, достигнув соглашения с ними, добиться усиления движения. Он рассказал анекдот из современной жизни: несколько дней тому назад, проверяя ремонтные работы в здании своего министерства, он встретил десятника, и тот сказал: "Ну что, майор, люди теперь работают почти так же, как и при капитализме".
Несмотря на множество проблем, возникавших в ходе практической работы, и множество ошибок, нет ни малейшего сомнения в том, что революционный пыл помогал развитию производства. Выпуск промышленной продукции (за исключением сахара) в течение первых трех лет революции возрос на 23%, "что было очень внушительным показателем", тем более в такой трудной ситуации.
Вечером 23 января Че выступил по телевидению с очень резкими словами. Он предсказал неудачу в уборке урожая сахарного тростника. Добровольцы, сказал он, попытались компенсировать нехватку рабочей силы на сафре, и добавил, что рабочие участки бригад, отправляющихся на две недели убирать тростник, будут на это время прикрыты самыми квалифицированными из товарищей-рабочих, чтобы фабричное производство не уменьшилось. Он обратился к зрителям с призывом учиться организовывать работу, .вспомнив при этом хаос 1961 года в перевозке урожая и заметив как бы вскользь, что некоторые добровольцы рубят стебли тростника слишком высоко и поэтому на будущий год он плохо растет.
Че привел расчеты, из которых следовало, что из-за засухи и недостатка трудовых ресурсов (а также отвода части земель под другие культуры, о чем он не упомянул) даже при удачных обстоятельствах выход сахара составит в целом 5,2 миллиона тонн. Его оценка оказалась недалека от истины, а в своем предсказании значительного падения Че оказался прав. Урожай 1962 года составил 4,8 миллиона тонн, на 2 миллиона ниже, чем в предыдущем году.
Рене Дюмон вслед за многими другими критиками добровольной работы сказал, что, хотя работа на уборке сахара и была бесплатной, затраты на перевозку оказались выше полученной выгоды. Кроме того, неопытные резчики уродовали стебли, отчего тростник не мог отрастать заново, а тем из добровольцев, кто оставался на более долгий срок и осваивал работу, выплачивали их средний промышленный заработок, который был гораздо выше заработка профессионального рубщика тростника. Студенты из провинции Орьенте, выехавшие на уборку кофе, смогли собрать лишь 7,8 % срезанного кофе; каждый из них в день набирал лишь по 1,2 коробки, в то время как любой из сельскохозяйственных рабочих набирал по 7 коробок. По мнению Дюмона, помимо множества пропавших учебных дней значительные потери при сельскохозяйственной работе студентов возникали из-за хищений и прогулов. Несомненно, такое восприятие добровольной работы получило очень широкое распространение. Обвинения становились еще серьезнее в устах критиков добровольной работы, особенно из НИАР и ОРО, поддерживавших советскую идею рационализации производства на основе материального стимулирования рабочих.
* * *
В речи 4 февраля Фидель обнародовал Вторую Гаванскую декларацию.
Многое в тексте этого заявления совпадало со взглядами Че относительно вопиющей потребности Латинской Америки в революции. Немногим позже, 25 февраля, была создана Экономическая комиссия национального руководства ОРО, которую возглавлял триумвират: президент Освальдо Дортикос, Карлос Рафаэль Родригес, руководивший НИАР, и Че. Одной из первых задач новой организации должно было стать участие в дебатах по поводу будущей политики регулирования доходов. Родригес, бывший тогда оппонентом Че, рассказывал:
"И эти три товарища при активном содействии министра труда Аугусто Мартинеса Санчеса взялись за проблему заработной платы. Че очень настаивал на том, что рабочий, перевыполнивший план, не должен получить столько же, сколько тот, кто находится на более высоком уровне тарифной сетки. Это нужно было для того, чтобы рабочий, если он желал заработать больше, имел мотивацию повышать квалификацию и переходить на следующий уровень. Че отчаянно защищал свою позицию".
Тогда Родригес предложил, что раз необходимо поднять производительность труда, а рабочие могут зарабатывать больше благодаря экономическому стимулированию, то и следует дать им возможность зарабатывать больше. Иначе страна может потерять ту работу, "которую люди не захотели бы делать, раз мы не платим за нее дополнительно". Че защищал идею морального стимулирования и повышения квалификации. "Мы в конце концов приняли предложение Че".
Назревавший политический кризис достиг апогея 8 марта, когда был опубликован список лиц, которым предстояло составить национальное руководство Объединенных революционных организаций (ОРО). Это явилось кульминацией процесса, начавшегося в декабре 1961 года. Количество представителей НСП в списке оказалось весьма значительным, непропорциональным участию этой партии в революции. Не было ли это своеобразной платой за советскую помощь?
Че входил в число двадцати пяти руководителей наряду с Фиделем и Раулем Кастро. Кроме них, в списке были Рамиро Валь-дес, Османи Сьенфуэгос, Карлос Рафаэль Родригес, Аиде Санта-мария, Эмилио Арагонес, Армандо Харт и президент Освальдо Дортикос. От Директората был только один представитель, Фау-ре Чомон. На местном уровне доля представителей НСП была еще больше.
Фидель позднее скажет: "Единственные, кто смог организоваться здесь, были люди НСП, и то же самое произошло в провинциях. Кто был провозглашен провинциальным секретарем ОРО? Ну конечно, прежний секретарь НСП!" Но преобладанию НСП в новом списке не суждено было оказаться долгим.
10 марта на заседании коллегии Министерства промышленности Че сказал, что провел три предшествующих дня на встрече руководства ОРО и так и не смог понять смысла этого собрания. Далее он назвал своим соратникам главные проблемы партийной структуры: недостаток самокритики и намерение управлять всем по советской партийной модели. Он сказал, что Министерство промышленности - это "орган управления, который становится исполнительным органом. Отсутствует всякая критика".
На том же заседании Че сообщил, что Фидель отдал приказ руководству ОРО осуществить полномасштабное нормирование продовольствия. "Мы дома больше не едим мяса". У себя дома Че давно уже ввел строгое нормирование, хотя прежде не говорил об этом. "Теперь, когда мы чувствуем проблему [собственными] животами, действия станут более жесткими и мы сможем с полным основанием высоко держать головы".
Че был действительно сыт по горло неурядицами в сельском хозяйстве:
"Вот мы, первая социалистическая страна в Латинской Америке, авангард Латинской Америки, маяк для Латинской Америки, и у нас нет ни корневищ маланги, ни юкки, нет ничего - и если здесь пайки более или менее терпимые, что ж, поезжайте в Сантьяго, где положено только четыре унции мяса в неделю и ничего нельзя купить, кроме бананов и половинной порции сала".
Затем последовала критика ОРО: "ОРО [пребывает] в растерянности, господа. У ОРО нет необходимости поставлять цемент; ОРО не нужно быть агентством по трудоустройству или обеспечивать снабжение мясом. ОРО - это движущая сила революции, а не ее управленческое оружие".
Че закончил свое выступление загадочной фразой: "Ладно, скоро все это переменится".
Товарищи Че, входившие в коллегию Министерства промышленности, конечно, не могли знать, что скрывалось за словами руководителя. Объяснение, возможно, приведено в статье журналиста Карлоса Марии Гутьерреса, одного из старых друзей Че со времен войны в Сьерре. Он написал, что Че входил в состав тайного комитета, который вел расследование попытки монополизации власти, осуществлявшейся Анибалем Эскаланте и группой из верхушки НСП, в первую очередь в Министерстве иностранных дел, Министерстве государственной безопасности, Министерстве просвещения, НИАР и Повстанческой армии.
И еще одно высказывание Че оказалось не таким уж понятным: "Революция должна продвигаться в бешеном темпе. [И поэтому] тот, кто устает, имеет право уставать, но не имеет права находиться в ее авангарде".
Через три дня после выступления Че в узком кругу руководителей Министерства промышленности Фидель произнес речь в университете. В своем гневном выступлении он впервые использовал слово "сектантство"; именно так он охарактеризовал ту тенденцию, которую подверг критике. Спустя еще три дня в выступлении перед грамотными рабочими он вновь обрушился на сектантство.
22 марта был обнародован новый список руководства ОРО. Теперь в нем был только один член НСП , Блас Рока. Все остальные, включая Че, были представителями Движения 26 июля. Фидель и Рауль Кастро заняли посты первого и второго секретарей. Это оказалось лишь первым шагом. В телевизионном выступлении 26 марта Фидель яростно обрушился на сектантство в ОРО и объявил о выводе из состава руководства Анибаля Эскаланте. Фидель обвинил его в создании партии политических назначенxев, у которых нужно было бы на все спрашивать разрешение, месте с Эскаланте политическую сцену покинула целая группа коммунистов.
Немецкий поэт и эссеист Ганс Магнус Энценсбергер позже сказал, что это был единственный способ остановить деятельность бюрократии НСП по созданию автономной властной структуры. Но из-за процесса милитаризации потребности быть начеку в ожидании ежедневно возможной агрессии и иерархической структуры кубинского руководства складывалась политическая структура, в которой отсутствовал принцип взаимозависимости и взаимоограничения законодательной и исполнительной власти. Недостатки этой структуры не могли объясняться только авторитарным стилем сталинистов.
* * *
Той весной Че получил плохие новости: его старый друг Эль Патохо погиб в бою в Гватемале. Вскоре после этого Че получил из Мексики посылку: чемоданы с его старой одеждой и блокнотом, в котором он когда-то писал стихи. Позднее он напишет:
"Несколько дней тому назад телеграмма, сообщавшая о событиях в Гватемале, принесла известие о гибели нескольких патриотов, среди которых был Хулио Роберто Касерес Вальс.
В этой тяжелой работе революционера, в гуще классовой борьбы, сотрясающей континент, смерть является рядовым событием. Но о смерти товарища хороших и плохих времен всегда больно слышать, Хулио Роберто был [моим] большим другом..
Когда мы прибыли на Кубу, то жили в одном доме, как старые друзья. Но этой близости не суждено было оставаться долгой. Видя, что у Эль Патохо за полночь горит керосиновая лампа, я думал, что он всего лишь изучает кое-какие работы о своей стране. Но однажды Хулио сказал мне, что уезжает: время настало, и он должен выполнять свои обязанности.
Эль Патохо не имел никакого военного образования; он просто чувствовал, что долг зовет его, и отправился на борьбу в свою страну, чтобы попытаться там как-то повторить нашу партизанскую войну. У нас состоялась долгая беседа - редкость в те революционные времена на Кубе. Я ограничился тем, что искренне рекомендовал ему [соблюдать] три основных положения: постоянная подвижность, постоянное недоверие, постоянная осторожность... Они составляли сущность нашего партизанского опыта. Это было единственным, что я мог дать моему другу, кроме рукопожатия. Мог ли я посоветовать ему не ездить? Какое право я имел на это, когда мы [сами] попытались сделать нечто, по нашему собственному мнению, невозможное, и что, как мы теперь знаем, оказалось возможным?
Снова у нас осталось горькое ощущение поражения".
Это горькое ощущение должно было остаться у Че. Он чувствовал, что положение во всей Латинской Америке вопиет, призывая к действию, но, не считая борьбы против Эскаланте, обязан был посвящать каждый свой день кубинской экономике, шатавшейся под тяжестью настоятельной необходимости обеспечить многократно выросший потребительский спрос населения.
Дефицит в промышленном секторе к марту 1962 года распространился на такие товары, как женское белье, мужские рубашки и обувь. Потребительский спрос на новые товары возрастал, сверхпотребление одних товаров сопровождалось нехваткой других. Дети имели право на стакан молока в день, но взрослые получали в неделю лишь одну пятую кварты1. С другой стороны, множество учащихся государственных школ получало дополнительный продовольственный паек. Бернстейн сообщал: "Действительно, большинство кубинского населения питалось намного лучше, чем в 1959 году, несмотря на нормирование продуктов, но городские рабочие и средний класс проигрывали материально, хотя и могли восполнить дефицит, проедая [свои заработки].
Че с гневом говорил на производственном собрании:
"Мы создали множество богатых людей, которые до сих пор ничего не производят... из-за ужасно задуманных и безобразно проведенных инвестиций, из-за огромных расходов, которые мы понесли. У людей есть деньги, но все уже съедено; мы ели коров, а теперь у нас нет и маланги; имеется и множество других проблем... Мы несем ответственность и должны откровенно говорить об этом... Рабочий класс хочет осудить нас? Хорошо, пусть он осуждает нас, сменяет нас, расстреливает нас или делает что-нибудь еще. Но проблема - здесь".
Возможно, Че был слишком строг к себе. Ошибки министерства были естественным следствием неопытности; неправильные инвестиции были сделаны в попытке создать замену импорта, а оборудование фабрик, поставлявшееся из Восточной Европы, было предназначено для сырья, которого на Кубе по большей части не имелось. Однако существующая промышленность продолжала функционировать, хотя это и могло показаться невероятным в условиях блокады и всеобщего дефицита. И наконец, в качестве социальных приоритетов были приняты здравоохранение и образование. Зато в 1962 году приоритеты были переориентированы, и хаотичность в оплате труда постепенно преодолевалась. Фидель со своими сторонниками лишил поднявшую голову сталинистскую партию возможности захватить верх в ОРО и диктовать свою волю обществу в целом. Все это было трудным и сложным делом, но мысль Че о "коммунизме без партии", как спустя несколько лет выразится лидер итальянских левых Россана Росанда, нашла сильный отклик в глубинных слоях кубинского общества.
13 апреля завершила работу пленарная сессия, посвященная уборке сахара. "Не опасаясь того, что могут сказать враги, мы должны признать, что урожай был скудным". Главной проблемой была ужасная засуха; кроме того, "мы работаем очень неэффективно". Больше того, существовала "вражда между сельским хозяйством и промышленностью... Мне кажется, что сельское хозяйство несет большую часть вины за ту ссору, которая у нас происходила". Что-то положительное Че сказал лишь при обсуждении положения в Матансасе, где нападения контрреволюционеров, поджигавших посевы, повлекли в ответ впечатляющую реакцию населения.
Через два дня на церемонии закрытия конгресса Совета кубинских рабочих Че задал аудитории вопрос: почему инициатива критики идет сверху, от министерства? "Откуда исходит эта апатия? Почему главные задачи, огромные задачи, стоящие перед рабочим классом, должны появляться в виде бюрократических инициатив?" Он объяснил, что это пережиток эры сектантства, того разрыва между предводителями и широкими массами, при котором функционеры говорили за народ. Аргентинский журналист Адольфо Хильи более подробно разобрал эту проблему два года спустя. Он охарактеризовал кубинские профсоюзы как бюрократическую вертикаль, не способную к выражению потребностей рабочих, объединенную с государством в качестве скорее его арьергарда, а не передового отряда трудящихся.
30 апреля Че принял участие во встрече с рабочими в Театре Гарсия Лорки, где было объявлено о передаче наиболее отличившимся рабочим из всех отраслей промышленности сорока пяти домов. Один из рабочих отказался от подарка, сказав, что дом У него есть, а этот нужно предоставить кому-нибудь другому. Че публично поздравил его. Есть какая-то ирония в том, что на мероприятии, посвященном материальному стимулированию, ему пришлось поздравить единственного человека, да и то отказавшегося от стимула. Но эта ирония судьбы характерна для человека, у которого никогда не было денег в кармане.