ПЛАЯ-ХИРОН.

23 февраля 1961 года кубинское правительство создало Министерство промышленности. В его ведении находились национализированные отрасли промышленности, до тех пор пребывавшие под управлением Отдела индустриализации и недавно расширившиеся за счет сотен новых предприятий. Министром был назначен Эрнесто Гевара. По словам секретаря Че Хосе Мануэля Манресы, "когда мы пришли в кабинет Отдела индустриализации, который Ольтуски подготовил для нас, Че оперся на канцелярский шкаф и сказал мне:
- Мы задержимся здесь на пять лет, а затем уберемся [отсюда]. Мы все еще сможем воевать в партизанах, когда станем на пять лет старше.
Он сказал мне, что уже договорился обо всем с Фиделем. Еще некоторое время он будет участвовать в кубинской революции, а потом будет свободен и сможет продолжить революцию в других местах".
Че не тратил времени впустую. На следующий же день после своего назначения он составил и утвердил состав коллегии министерства: Орландо Боррего, Энрике Ольтуски (администратор), Густаво Мачин Оед, Альберто Мора и секретарь Хайли Вальдес Гравалоса. В коллегию также вошли его "чилийцы", Хулио Касерес (по кличке Эль Патохо) и личный секретарь Ман-реса.
Организационная структура была примерно такой же, как и в Отделе индустриализации. Еженедельно собиравшаяся коллегия, четыре заместителя министра: по основной промышленности (так именовалась тяжелая промышленность), легкой промышленности, экономике (планированию) и строительству. В рамках каждого направления из промышленных единиц предстояло сформировать "консолидированные предприятия" согласно классификации производства. В каждую организационную структуру входил отдел по связям с частной промышленностью; на сей раз они были сделаны очень малочисленными. Сельскохозяйственное производство находилось вне ведения нового министерства - оно осталось под управлением Национального института аграрной реформы (НИАР) и "Министерства общественных работ, которое также отвечало за отрасли промышленности, связанные со строительством".
На новое министерство, созданное в целях усиления промежуточного управления экономикой, была возложена обязанность централизованного финансового управления, без автономии для предприятий, "как это практикуется в некоторых социалистических странах". Че породил "социалистическую ересь". Гпустя несколько лет он подтвердит, что "все эти мероприятия были предприняты из-за невежества [в области] поставленных задач и в государственном аппарате постоянно возникали конфликты".
Одну из сложнейших унаследованных проблем представляло большое количество микроскопических мастерских, которые на Кубе называли чинчолес. Предполагалось, что Министерство промышленности будет управлять и ими - хотя бы в той степени, чтобы избежать роста безработицы. "Нам преподнесли непрошеный подарок в виде навеса с семью рабочими, где не было ни туалета, ни самой крошечной детали от машины, ни малейшего смысла в организации, а имелось всего лишь семь человек, нуждавшихся в работе".
Министерству также досталось и надомное производство, которое невозможно было хоть как-то усовершенствовать. Например, сапожный промысел, которым было занято пятнадцать тысяч человек, нельзя было механизировать, поскольку это неминуемо повлекло бы увольнение тысяч ремесленников. То же самое относилось и к табачной промышленности. Имелся некоторый излишек рабочей силы на фабриках, и при этом не хватало рубщиков сахарного тростника и сборщиков кофейных зерен, В принципе министерство должно было осуществлять управление нерентабельными и пострадавшими в результате блокады отраслями промышленности, чтобы снабжать страну, которой требовалось все больше и больше товаров.
Че перебрался в кабинет на девятом этаже здания на площади Революции. Его рабочее помещение, по словам журналиста Луиса Павона, "напоминало военный лагерь". Пытаясь разыскать заслуживающих доверия управленцев и мужественно встречая проблему недостатка специалистов-техников, он вдруг оказался в самой гуще портового кризиса. Эдвард Бернстейн поясняет в своей работе "Экономическое преобразование Кубы":
"Вся портовая система в Гаване была предназначена для приема парома из Палм-Бич и железнодорожного парома из Нового Орлеана, которые обычно доставляли сюда запасные части через пять дней после заказа по телефону. Много товаров доставлялось в автомобильных фургонах американских компаний и развозилось прямо из порта на кубинские фабрики".
порт еще никогда не прибывали суда водоизмещением до пяти тысяч тонн, но теперь все должно было измениться.
РЗДи множества других проблем выделялись нехватка складских площадей для хранения грузов и отсутствие специальных моющих средств для очистки нефтяных танкеров. Их должны были разработать в Советском Союзе, чтобы в Гаване можно было чистить емкости нефтяных танкеров и после доставки нефти отправлять те же суда в СССР с грузом сахара.
Еще хуже обстояло дело на техническом фронте. Так, например, в распоряжении Че имелись двое кубинских геологов. Через год их стало двести, это были латиноамериканские, русские и польские добровольцы, но на самом деле ему было нужно две тысячи. "Когда дело доходило до технических проблем, мы были совсем как малыши в лесу".
В первые же дни своей работы министром Че сформулировал основной закон: "коллективное обсуждение, индивидуальная ответственность". Еженедельно проводились собрания коллегии, которые могли длиться по четыре и пять часов. Шутки разрешались, зато время начала соблюдалось со строгой пунктуальностью. Гравалоса вспоминал, что опоздавшие на пять минут в кабинет не допускались. Боррего считал, что крайний срок составлял десять минут. Кроме того, Че ясно дать понять, что он считает чрезвычайно важным в характеристике человека его отношение к добровольной работе. Для этого он сразу же организовал в министерстве группу добровольцев.
Тогда же Че спросил Гравалосу, нет ли у него какого-нибудь знакомого учителя начальной школы, который мог бы преподать его телохранителям серьезный общеобразовательный курс. Тот рекомендовал своего старого школьного учителя, социалиста по имени Рауль Артече. Телохранители - Карлос Коэльо, Эрмес Пенья, Леонардо Тамайо, Альберто Кастельянос и Гарри Вилье-гас (которого потом направили в школу индустриального управления) - занимались в школьном помещении неподалеку от министерства. Тамайо рассказал, что Че платил за эти уроки из собственного кармана и что учеба порождала проблемы, так как Че вполне мог один укатить на джипе в то время, как его охранники изучали грамоту. Тамайо был вынужден сказать своему командиру: "Че, если тебе не нужны телохранители, то так прямо и скажи, и я буду обсуждать этот вопрос с Рамиро [Вальдесом]". По-видимому, Че боялся гнева своего старого друга и бывшего подчиненного, который теперь отвечал за государственную безопасность, потому что попросил у охранников извинения.
Вильегас и Кастельянос безбожно прогуливали уроки и в результате не смогли сдать экзамены. Че применил к ним решительные меры. В виде наказания он заставил их вспахать и засеять изрядный кусок близлежащей пустоши. "Вы только пахари и хотите пахарями оставаться, не желаете работать над собой!" Ребята добыли трактор, но Че запретил его использовать. Тогда они нашли пару волов, но и их пришлось отогнать на место и тащить плуг самим. Дело закончилось тем, что на новом огороде вырос небывалый урожай перца чили, помидоров и капусты.
26 февраля, через три дня после своего назначения министром, Че опубликовал в "Верде оливо" передовую статью, озаглавленную "Радость сострадания". Несомненно, она была в основном подготовлена во время его недавней дипломатической поездки. Еще две недели спустя свет увидело "Сражение за Ла-Плату" и почти сразу же после этого - его мемуары, посвященные революции, под названием "Воспоминания о революционной войне". Последняя из этих работ сразу же исчезла из газетных киосков: кубинские читатели продолжали серьезно размышлять на эту тему. В течение последующих трех лет публикации Че появлялись нерегулярно - у него было слишком мало времени для того, чтобы писать. Его статьи представляли собой детальное изложение взглядов автора на кубинскую революцию, подкрепленных выдержками из дневников, и всегда учитывали точку зрения других революционеров. Работа над ними проводилась по одной и той же схеме: пользуясь набросками, Че наговаривал на магнитофон первый вариант статьи, затем Манреса перепечатывал звукозапись, после чего Че несколько раз редактировал текст, стремясь придать ему более динамичный стиль и большую точность. После этого он встречался со своими старыми боевыми товарищами - эти встречи, всегда краткие, происходили в его министерском кабинете в предрассветные часы - и бегло просматривал вместе с ними рукопись. Склонившись над столом, он делал множество заметок, набрасывал схемы описываемых событий, перемежая работу шутками и воспоминаниями ветеранов - Фернандеса Меля, Сайаса, Вильегаса, Кастельяноса, Иглесиаса и Асеведо.
Одним из таких постоянных рецензентов был Ольтуски; между ним и Че неоднократно возникали споры. По словам Поляка (так иногда называли Ольтуски друзья), Че преуменьшал роль городского революционного движения. Он видел его значение только в вербовке новобранцев для партизан, пропаганде и сборе средств. Споры возобновлялись всякий раз, когда Че упрекал друга за то, что тот не соглашался принять его версию происходившего.
Прежде всего был способен воспроизвести атмосферу событий и нарисовать правдоподобные образы участников. Да и аналитические способности Че становились наиболее очевидными, когда он использовал их в качестве инструмента при написании своих произведений. Он начинал публикацию фрагментов, которые должны были в дальнейшем войти в его вторую книгу. Тогда же "Партизанская война" была издана в СССР в переводе на русский язык.
Че все-таки нашел возможность совместить свои отнимавшие буквально все время обязанности в министерстве с добровольной работой. 29 февраля он с группой женщин - конторских служащих министерства - выехал на уборку сахарного тростника в Орландо-Нодарсе.
В атмосфере явственно ощущалась угроза вторжения; страна чувствовала себя осажденной и ожидала неизбежного.
Декретом от 13 марта было установлено строгое нормирование мяса, молока, обуви и зубной пасты. Ольтуски вспоминал, как
"однажды кто-то пожаловался на нехватку продуктов, и [Че] сказал, что это не так, что у него дома питаются хорошо. "Может быть, ты получаешь дополнительную норму", - полушутя сказал я. Че нахмурился, подошел к телефону, который стоял на маленьком столике примерно в десяти футах от его письменного стола, и позвонил домой. На следующий день он вызвал нас и сказал: "Ты оказался прав, мы вчера получили дополнительную норму". И добавил, обращаясь к своему секретарю Манресе: "С этого момента все в моем доме питаются по карточкам [на нормированные товары]".
На этом Че не остановился. По карточкам питались не только его домочадцы, но и все сотрудники министерства. По воспоминаниям Манресы, "он заставил меня поговорить с Мануэлем Лусардо, министром внутренней торговли, выяснить, как [питается большинство народа], и [сказал,] что именно такой рацион должен быть установлен в министерстве; это оказалось для меня адской проблемой. Этот человек работал по двадцать часов в день, страдал астмой и не мог есть ни яиц, ни рыбы из-за своей аллергии. Время от времени я пускался на хитрости, чтобы хоть как-то улучшить его диету. Он очень любил фрукты, куриный бульон и говядину, как и подобает истинному аргентинцу. Я готовил для него барбекю и, чтобы скрыть свои цели, сочинял истории о том, например, что должен встретиться с какими-нибудь латиноамериканскими товарищами, которые хотели бы что-то сделать, и поэтому должен разжечь гриль на крыше министерства".
Че выступил перед рабочими сахарного производства в Сан-та-Кларе; он выбрал их, так как в это "столь опасное для республики время" они являлись олицетворением кубинских рабочих, которых постоянно третировали и угнетали, но которые тем не менее активно продолжали борьбу. Урожай сахара, закупленного социалистическими странами, был почти полностью собран. Цель теперь состояла в том, чтобы достичь более высокой эффективности в переработке сахарного тростника и высвободить тем самым землю для других культур. Планировалась организация соревнования и конкурсов. "Небольшие материальные поощрения и крупные моральные": знамена для передовых областей и шестьдесят туристических поездок, по путевке для одного из рабочих с каждого сахарного завода.
Че стоял выше мелких неудобств. "[Это] неприкрашенная действительность, которой не нужно ни бояться, ни стыдиться. Правда никогда не бывает плохой". Говоря о начавшемся дефиците товаров и продуктов, он заявил: "Нужно признать со всей откровенностью, что есть нехватки и, чтобы преодолеть их, потребуется еще не один месяц". Че объяснил, что 75 процентов внешней торговли Кубы отрезано блокадой. Хотя правительство пыталось найти возможность перерабатывать нефть на бензин во Франции, Бельгии и Канаде взамен прежних, ныне недоступных, услуг предприятий Соединенных Штатов, все усилия потерпели неудачу. Американские фирмы оказывали давление как на свои филиалы, так и на прочие компании, которые вели торговлю с США.
Че определил суть прежней кубинской промышленности словом "филиал", способный к изготовлению лишь небольшого ассортимента изделий. Управляющие предприятий заказывали все, в чем нуждались, по каталогу из Нью-Джерси и гарантированно получали заказанное - это было следствием постоянного в Соединенных Штатах промышленного перепроизводства. Теперь кубинцы, во-первых, оказались на огромном расстоянии от поставщиков - суда с грузом шли из СССР или Китая чуть ли не месяц; а во-вторых, огромное значение приобрела не существовавшая прежде проблема складирования.
Однако с дефицитом можно было бороться только одним способом, и Че сорвал бурные аплодисменты, повторив свое заявление о равенстве: "Все, что здесь есть, должно быть разделено еду всеми нами... На новых этапах революционной борьбы нет никаких привилегированных чиновников или плантаторов. Привилегиями будут пользоваться на Кубе только дети". Здесь же он предупредил о суровом наказании, которое будет ждать спекулянтов, пытающихся взвинчивать цены или использовать состояние товарного дефицита в своих интересах.
Пять дней спустя в Сайта-Кларе он произнес еще одну речь, из которой вся Куба заимствовала фразу в мексиканском стиле: "Вы должны понять свою правоту перед лицом империализма". В этом выступлении он объявил свою индивидуальную войну бюрократизации - за новый стиль управления. Статья, которую он опубликовал в журнале "Куба социалиста", имела название "Против бюрократизма". В ней он обратился к народу с настоятельной просьбой "обуздать свои порывы затормозить [те меры, которые предпринимает правительство,] в медлительных бюрократических жерновах".
Че идеалистически считал, что столкнулся со временным искажением социальной программы, порожденным централизмом, который сконцентрировал управление большей частью сельского хозяйства, промышленности и услуг в руках государства. "Бюрократизм не является порождением социализма, равно как и его обязательным компонентом". Он приписывал его появление трем причинам: недостатку понимания, недостатку организации и недостатку технических знаний.
Че не сдерживал язык, когда критиковал то, как революция осуществляет управление экономикой, а делал он это очень часто. Особенно непримиримыми бывали его выступления на заседаниях Центрального бюро планирования (Хусеплан), где он много раз говорил о том, что хотя революционное правительство и централизовало промышленность, но оказалось не способно управлять ею. Он полагал, что наилучшим противоядием от бюрократизма, порожденного централизацией экономики и стратификацией общества, является общественное мнение и всеобщая осведомленность:
"Когда страна приободрилась для отражения вражеского нападения, производство перестало снижаться, прогулы прекратились, проблемы решались с замечательной быстротой... Движущей силой этих [феноменов] была идеология; мощный стимул придала иностранная агрессия".
Он предложил ввести строгие санкции против чиновников-бюрократов и организовать механизмы контроля. Глядя вперед, Че критиковал фабричных руководителей, поставленных на должности правительством, которые вели себя так, что рабочие воспринимали их точь-в-точь как прежних боссов. Че считал необходимым создать советы рабочих, которые оказывали бы надлежащее давление на руководителей предприятий.
До известной степени Че был прав, когда считал, что революция создала условия, которые позволяли народным массам оказывать воздействие на руководящие органы, дала тысячам рабочих сильный стимул снести баррикады бюрократизма и продвигать программу революции по причинам скорее принципиальным, нежели в поисках материальной выгоды. Группа инструкторов из Чехословакии была просто поражена, обнаружив, что рабочие кубинских фабрик форсировали свою работу, после того как было объявлено о скором введении промышленных стандартов: в других странах такие известия вели к снижению темпов работы.
Однако главной проблемой, терзавшей Че как министра, была не разрастающаяся бюрократия; он бесился из-за нехватки запасных частей, вследствие которой машинный парк страны в значительной степени бездействовал. Страна проедала те резервы и сырье, которые имелись у нее в начале революции, даже огромные поставки из социалистических стран не помогали исправить положение. После того как правительство значительно сократило безработицу, предоставило детям рабочих и кампесинос возможность учиться и урезало импорт предметов роскоши, на потребительский рынок хлынули большие денежные суммы, что в результате привело к возникновению дефицита.
* * *
Через несколько дней после статьи "Против бюрократизма" Че опубликовал в "Верде оливо" еще одну работу. Она называлась "Куба: историческое исключение или авангард антиколониальной борьбы?" и явилась первым призывом к латиноамериканской революции. Приведенные в ней доводы опровергали мысль о том, что условия, сложившиеся на Кубе во второй половине пятидесятых годов, являлись исключительными и что революции в Других странах Латинской Америки невозможны.
* * *
В шесть часов утра 15 апреля 1961 года американские самолеты "Б-26", пилотируемые кубинскими пилотами, подготовленными Центральным разведывательным управлением США, сбросили бомбы на авиабазы в Сантьяго, "Сан-Антонио-де-лос-Баньос" и "Сьюдад-Либертад". Этот налет явился прологом к давно ожидавшемуся вторжению.
В соответствии с планом чрезвычайной ситуации Че отправился на запад острова, в Пинар-дель-Рио, где он должен был в случае нападения принять командование над вооруженными силами региона. Раулю Кастро была поручена восточная армия, а Альмейде - центральная часть Кубы. Всего через несколько часов майор Гевара выступал на митинге ополченцев, вернувшихся после боев с бандами контрреволюционеров. Эти боевые действия получили в народе название "очистка Эскамбрея". На фотографиях видно, как слушатели подняли над головами тысячи винтовок в ответ на слова Че:
"Приятно было узнать, что по крайней мере один вражеский самолет определенно был вчера сбит и разбился, охваченный пламенем... Тем же утром мы увидели Юниверсо Сан-чеса, который, раненный шрапнелью, все же продолжал выполнять свои обязанности, так как нападение могло повториться... [Он назвал контрреволюционеров] современными нацистами, трусами, преступниками и лжецами.
Мы не знаем, окажется ли эта недавняя атака прелюдией к объявленному вторжению пяти тысяч гусанос ... [Но] они смогут пройти лишь по трупам наших павших товарищей, по развалинам наших фабрик - такова наша крепнущая решимость. Родина или смерть!"
На следующий день Че был в Гаване, где состоялись похороны жертв воздушного налета. Похоронная процессия шла по Двадцать третьей улице, оцепленной тысячами вооруженных ополченцев; на крышах домов стояли зенитные установки. Выступая на похоронах, Фидель категорически отверг возможность того, что самолет был кубинским, как утверждала пропаганда ЦРУ; он ясно понимал, что цель операции состояла в том, чтобы уничтожить кубинские воздушные силы на земле, открыв таким образом путь к вторжению с моря. И в полном соответствии с логикой последнего боя, с лозунгами "все или ничего", "родина или смерть" находилось признание социалистического характера кубинской революции, о чем Фидель во всеуслышание объявил в декрете.
Почему этот декрет вызывал у Че такую досаду? В конце концов, это была его собственная идея. Он полагал, что нет никакого иного пути развития, кроме социализма, и события, казалось, подтверждали это. Но имелась ли возможность составлять планы на будущее, когда Куба вновь оказалась перед угрозой войны? На протяжении минувшего года он часто думал о том, что социальный радикализм кубинской революции может раствориться в компромиссах и политиканстве. Ведь для человека, которому всегда нравилось оставлять за собой выжженную землю, которому так подходили метафоры сожженных за собой кораблей и мостов, время, когда страна открывала перед собой двери к раю или аду, не оставляя себе иного выбора, могло стать звездным
часом.
Через несколько часов Че снова оказался в Пинар-дель-Рио. Фидель считал, что вторжение состоится на западе - там, где берег Кубы обращен к континенту, - так что Че находился в зоне, где, по сведениям кубинской разведки, следовало ожидать первых сражений. На исходе того же дня произошел странный несчастный случай, породивший множество слухов. Че сделал резкое движение и уронил пояс, на котором висел взведенный пистолет. Пистолет выстрелил, и пуля задела щеку Гевары. Различные источники не сходятся насчет того, куда пришлось ранение, в щеку или шею, но все соглашаются, что пуля чуть не пробила ему череп. Раненого немедленно доставили в больницу и оказали ему помощь. Че не стали давать никаких обезболивающих: врачи считали, что они могли бы вызвать аллергическую реакцию и спровоцировать приступ астмы, который в свою очередь повлек бы за собой паралич. Из Гаваны прилетела Алейда, чтобы ухаживать за мужем.
Тогда же, в 11 часов 45 минут ночи, группа ополченцев вступила в столкновение с авангардом десанта - группой легких водолазов, обнаруженных у южного побережья острова, в районе Плая-Хирон неподалеку от болота Сапата. Революционное командование узнало о событии менее чем через полтора часа. Той же ночью в Пинар-дель-Рио была проведена организованная ЦРУ отвлекающая высадка десанта. На резиновых шлюпках было установлено электронное оборудование, которое имитировало приближение судна к берегу. Майор Гевара удрал из госпиталя.
На протяжении ночи Фидель лично руководил мобилизацией ополченцев и формированием батальонов. Он пустил в ход все резервы, которыми располагал, в том числе и Школу командиров ополчения в Матансасе, лишь бы не дать десанту возможности захватить плацдарм. Лидеры революции снова превратились в партизан. В район боев отправились министр труда Аугусто аРтинес, Эмилио Арагонес, шеф полиции Эфихенио Амейхейрас и Оскар Фернандес Мель. Че переговорил с Фиделем в восемь часов утра. Захватчикам удалось занять три небольших населенных пункта в районе болота Сапата; произошли первые огневые контакты.
И Фидель, и Че все еще считали, что высадка была лишь тактическим маневром, а настоящее вторжение будет произведено где-то в другом месте. Че потребовал транспорт и солдат, умеющих стрелять из 120-миллиметровых минометов. Фидель смог найти и людей, и технику.
План операции был не так уж и плох, если не считать того, что ЦРУ недооценило политическую обстановку в стране. Интервенты должны были захватить плацдарм, оснащенный взлетно-посадочной полосой, назвать его "освобожденной территорией", доставить туда "правительство в изгнании", после чего немедленно получили бы признание со стороны Соединенных Штатов и ряда правительств Латинской Америки. В подготовке и проведении вторжения участвовало не только правительство США, но и правительства Луиса Сомосы в Никарагуа и Мигеля Идигораса в Гватемале, которые предоставили возможность устроить на своей территории лагеря для подготовки десантников. Политический союз между либеральным правительством Кеннеди и двумя наиболее зловещими диктатурами на континенте может быть понят лишь в системе координат сумасшедшей логики холодной войны.
Быстрая реакция малочисленной авиации кубинской революции (техникам приходилось творить буквально чудеса, чтобы заставить полдюжины машин держаться в воздухе) позволила нанести первый удар по силам вторжения. Сопротивление плохо вооруженных кубинских ополченцев не позволило десанту захватить плацдарм. И, помимо всего прочего, Фидель ловко, как фокусник, по телефону держал под контролем все детали сражения и готовил ловушку для захватчиков.
Известны несколько тысяч свидетельств очевидцев, в которых рассказывается о том, как три или четыре тысячи человек мчались к Плая-Хирон. Казалось, что стремление стрелять в захватчиков охватило население, как острозаразная эпидемия. Отставшие, опоздавшие и даже танки, которые не могли пробиться сквозь пеших, оставались позади, а батальоны, мобилизованные Фиделем, стремились вперед, чтобы схватиться с застрявшими на берегу гусанос. Первый день контратаки был отмечен соревнованием между Фернандесом "Испанцем" Дуке, Арагонесом, Дреке, Амейхейрасом и Рене Родригесом, кто из них скорее достигнет передовой линии, а затем и выйдет на берег. Это ни в коем случае не было чем-то необычным: ополченцы сражались яростно, останавливая танки и продвигаясь вперед под артиллерийским огнем. К 17 апреля захватчики оказались не только остановлены, но и полностью окружены и вынуждены были перейти к обороне.
Пропаганда в Соединенных Штатах рассказывала об этих событиях по-другому: "Я пытался застрелиться; я потерпел неудачу как коммунист; все было кончено. Фидель, я думаю, был ранен во время воздушного налета или же получил убежище. Рауль тем временем пропал. И-В довершение всего войска продвигались вперед и заняли порт Баямо".
Ночью 17- 18 апреля Фидель возвратился в Гавану из района боевых действий, чтобы получить донесение из Пинар-дель-Рио: высадка там казалась неизбежной. С побережья Кабаньяс и Ма-риэль можно было разглядеть множество военных кораблей, и Че принял меры по подготовке к обороне. Как только стадо ясно, что второй высадки не намечается, Фидель немедленно мобилизовал зенитное оружие и танки на Плая-Хирон. Для такого нетерпеливого человека, как Че, ожидание было, по-видимому, невыносимым.
Захватчики, у которых не было никакого боевого духа, встретившись с повсеместным народным сопротивлением, отошли из Плая-Ларга и сконцентрировались в Плая-Хирон, где им 18 апреля нанесли самые сокрушительные удары. Повстанческая армия заняла Плая-Хирон в 18 часов 30 минут 19 апреля, и вторжение провалилось. Незадолго до того американские суда приняли на борт незначительную часть сил вторжения, оставив на берегу более полутора тысяч бойцов и чуть ли не двести человек погибших. Фидель на бронеавтомобиле приехал на побережье.
Позже Че, вспоминая эти события, сказал: "Нельзя ожидать, что человек, которому от отца досталась тысяча акров [земли], как только появится здесь, чтобы получить назад свою тысячу акров, не будет убит соотечественником, у которого никогда не было ничего, зато теперь есть страшное стремление убить этого парня за то, что тот хочет забрать его землю".
Фидель показал статистическую сводку собственности пленных интервентов. Числа подтверждали ту версию событий, которую высказал Че, - люди, попавшие в плен в Плая-Хирон, "стремились заполучить обратно 371 930 гектаров земли, 9666 объектов недвижимости, семьдесят фабрик, десять сахарных заводов, три банка, пять шахт и двенадцать кабаре".