ЗВЕРСКИЙ ПОХОД.

Партизаны вышли в экспедицию 1 февраля 1967 года. Она была рассчитана на двадцать дней, и хотя партизаны не искали конфронтации, "возможность столкновения с армией не исключалась", как Че сказал Инти Передо. После первого перехода Че записал: "Люди пришли несколько усталыми, но в целом выдержали хорошо. Вило, шедшему в тыловом охранении, мешал его вес, и он сдерживал всю группу. Пачо Фернандес Монтес де Ока был счастлив: "Сегодня я ощущал себя великим и пока что побил все рекорды, так как ни разу не отстал".
Отряд шел под дождем, изучая местность, так как их карты были неточны: "Этот ручей не может быть рекой Фриас, его вообще нет на карте". Че постоянно пытался "рисовать наши собственные карты, исправляя" цветными карандашами те, что у них были, помещая горные цепи и реки на верные места. Он много фотографировал.
Усталость начала сказываться на отряде 4 февраля, после ежедневных двенадцатичасовых переходов. "Мы шли по течению Ньянкауасу, что было довольно легко, но просто смертельно для нашей обуви; некоторые товарищи оказались теперь практически босыми. Люди устали, но все держатся очень хорошо. У меня забрали почти пятнадцать фунтов груза, и мне идти легче, хотя боль в плечах время от времени бывает невыносимой". По словам Инти, Че в своих дневниковых записях был чрезмерно бодр и представил проблемы, возникавшие во время похода, совсем незначительными. Путешествие оказалось чрезвычайно трудным, так как его маршрут проходил по девственным джунглям в сезон непрерывных ливней. Пачо отмечал: "Люди измучились. Леонардо Тамайо подхватил лихорадку, у Аларкона разнесло гланды, а я не могу есть".
И все это происходило в полной изоляции. "Мы не нашли никаких признаков того, что по реке за последнее время кто-нибудь проходил, но, согласно карте, мы рано или поздно должны натолкнуться на жилье". Карта была ненадежна, и Че постоянно исправлял ее. Режи Дебрэ позднее отметил:
"Область между Ньянкауасу и Рио-Гранде почти полностью необитаема. Обитатели ее сельских районов настолько же социально и экономически инертны, насколько джунгли действительно неизведаны, а многие места совсем не отмечены на карте. Все доступные карты этой области были полны пробелов, неточностей и ошибок в указании местоположения объектов".
5 февраля партизаны вышли к широкой реке, "в несколько раз шире, чем Ньянкауасу, которую невозможно было преодолеть вброд. Мы... нашли настоящую "рио-Гранде" ["Большая река"], и к тому же полноводную. В этом месте ширина реки составляла от восьмидесяти до ста ярдов, и в нее вливались другие реки". Пачо записал в этот день: "Че подпрыгнул от радости и сказал мне: Пачо, мы добрались до реки Иордан. Окрестите меня".
Но они все так же ни видели вокруг никаких признаков присутствия людей. "Есть признаки жизни, но старые, а тропинки, по которым мы пытаемся идти, исчезают в густом подлеске, и нет ни малейшего намека на то, что они используются". Наконец Че отдал приказ остановиться на дневку. На следующий день им предстояло попытаться форсировать реку.
6 февраля, в день "покоя и восстановления сил", дозоры, направленные вверх и вниз по реке, так и не нашли ни одного места, где можно было бы вброд переправиться через нее. Кое-кто из партизан попробовал переплыть, но никому это не удалось. Пачо записал: "Я нырял в реку четыре раза; переплыть было невозможно".
На следующий день была предпринята попытка воспользоваться "очень большим и неуправляемым плотом, который сделал Пинарсс. Авангард переправился за две поездки, половина второй части колонны и моя одежда, но не мой рюкзак, отправились в третью. Расчеты Суареса Гайоля насчет предполагаемого места высадки оказались неверны, плот отнесло далеко вниз по течению, и вернуть его не смогли. Он разбился, и Вило Акунья принялся делать другой, который не был готов до 9.00 вечера", так что переправу оставшейся части второго подразделения пришлось отложить на следующий день.
На противоположном берегу реки отряд обнаружил все то же самое: одиночество и голод. Первая встреча у них произошла 9 февраля - они наткнулись на кампесино по имени Онорато Рохас, которому в дальнейшем предстояло сыграть заметную роль в судьбе партизан. Че познакомился с ним на следующий день: "крестьянин был абсолютно типичным, он не был способен ни понять нас, ни помочь нам, а также и представить себе, какую опасность влечет за собой его встреча с нами. Таким образом он потенциально опасен - наша безопасность для него абсолютно безраз- >, лична. Наш доктор подлечил его детей от глистов, одного из них от удара лошадиным копытом, и мы распрощались".
Той ночью Че изложил на бумаге свой сценарий: "Для начала я думаю совершить в течение ближайших десяти дней поход в сторону Масикури и привести всех товарищей в физическое состояние, подобающее солдатам". Он пояснил, что цель состояла в том, чтобы вступить в бой: "Мы попробуем провести его на реке Фриас, где будем разведывать другой маршрут".
Партизаны добрались до Масикури. Пачо радовался в своем дневнике: "Я вымылся с мылом. Это было великолепно". Начиная с того дня партизаны были вынуждены прорубать себе дорогу через джунгли при помощи мачете. При случайной встрече с несколькими кампесинос им удалось добыть немного еды. Даже Че, несмотря на его выдающиеся упорство и стойкость, начал выказывать признаки изнеможения: "Я ужасно устал, потому что мое нутро не согласилось принять умет1, и я не ел целый день". Было решено устроить 13 февраля дневку около жилища крестьян. Пачо признается в дневниковой записи: "Мы с Пинаресом отправились поискать зерна; это наша единственная пища уже в течение нескольких дней". Че поддерживал дисциплину; весь их скудный провиант выдавался в походном порядке. У него самого был номер 14.
В тот же день был расшифрован текст радиограммы из Гаваны, содержавшей новости по поводу активных переговоров с Боливийской коммунистической партией. Второй секретарь Хорхе Колье повторил, что "не имел никакого представления о континентальной направленности проекта. Но в таком случае они готовы принять участие в осуществлении этого плана, а детали их попросили обсудить со мной". Радиограмма сообщала также, что лидеры БКП Колье, Умберто Рамирес и Симон Рейес твердо обещали посетить отряд и что партия будет продолжать сотрудничество с партизанами в предварительно оговоренных направлениях. В ней говорилось еще и о том, что Хуан Лечин, партийный руководитель, пользовавшийся большим влиянием в среде шахтеров, которого Че уже встречал, проезжая через Боливию в пятидесятые годы, заявил о своей готовности присоединиться к вооруженной борьбе. Как ни странно, все эти известия о переменах, которые позволяли значительно расширить политический фронт партизанской операции, удостоились в дневнике Че только сухой фразы: "Посмотрим, как нам удастся выдержать столкновение с этой новой миротворческой атакой".
День за днем партизаны прорубали себе путь сквозь заросли, иногда встречаясь с крестьянами. Рацион был очень однообразным и скудным. От голода спасало зерно. Запись в дневнике Пачо: "Завтрак - суп из маиса. Обед - ничего. Ужин - немного маиса".
16 февраля Че решил пересечь горную цепь в направлении реки Росита. От встречного крестьянина удалось узнать, что в тех местах проводится строительство дороги. Работы ведут солдаты, в лагере у которых имеется тридцать винтовок. Че проанализиро-

вал возможность завязать бой с солдатами силами своего отряда и пришел к выводу, что в этом не было никакого смысла, поскольку начало боевых действий было запланировано на июль, когда партизаны закончат тренировки и наберутся сил и опыта. В течение следующих нескольких дней шли проливные дожди, безжалостно терзавшие отряд. Подъем в горы начался под ( мощным ливнем, который шел не переставая в течение восемнадцати часов. 18 февраля Пачо записал, что они "шли к реке Ро-| сита по крутым горам с отвесными обрывами по обеим сторонам К. пути". Че добавлял к этому: "Очень плохие новости. Склон перекрыт искусственными ограждениями, и спуститься совершенно невозможно. Нет иного выхода, кроме как повернуть обратно". 20 февраля: "В этот день шли очень медленно". Из других записей также явствует, что партизаны приложили массу усилий для того, чтобы перебираться через разлившиеся от дождя бурные горные ручьи и непроходимые скалы.
22 февраля: "Потратили целый день, поднимаясь по очень тяжелым крутым склонам и пробираясь сквозь густые джунгли. В конце концов... мы оказались у истока ручья, который впадает в реку Масикури, но течет на юг". 23 февраля: "Поганый день для меня. Я выдержал его только за счет мужества, поскольку чувствовал себя совершенно вымотанным. Мы вышли в двенадцать, под солнцем настолько жарким, что камни трескались. Вскоре после этого, когда мы взбирались на самый высокий холм, я почувствовал головокружение и после того уже брел, не отдавая себе отчета". Пачо уточняет список трудностей: "Ни капли воды, жажда и очень мало пищи". А кошмарный поход все продолжался. 24 февраля: "Очень скучный день, утомительный переход. Прошли немного. Нет воды; ручей, вдоль которого мы следовали, пересох". 25 февраля: "Плохой день" - Че пришлось вмешаться, чтобы прервать возникший конфликт между двумя из своих людей.
"Пачо [, шедший в авангарде,] вызвал меня, чтобы рассказать о том, что между ним и Пинаресом возник спор, после чего Пинарес отдал ему категорический приказ, угрожая мачете, и ударил рукоятью ножа в лицо. Когда Пачо обернулся к нему и заявил, что не пойдет дальше, Пинарес снова пригрозил ему мачете, толкнул и порвал одежду. Это было очень серьезным происшествием, так что я вызвал Инти и Сан-Луиса, которые подтвердили мне, что из-за характера Пинареса в авангарде возникают дурные настроения, но также сообщили, что Пачо нарушал субординацию". Это был не дождь, а потоп.
За два дня до происшествия Че уже сделал в дневнике пометку о том, что слышал, как Пинарес послал одного из товарищей к черту, и что с ним следует переговорить.
И на следующий день Че поговорил с обоими. Он понимал, что у Пинареса властный характер, но и Пачо несколько преувеличил, да к тому же и выждал некоторое время, прежде чем доложить об инциденте с мачете. Че воспользовался случаем, чтобы объяснить, что нервное напряжение, являющееся результатом усталости и трудностей (которые Инти в своем дневнике назвал "чертовскими"), следует держать под контролем. Виновникам он пообещал суровое наказание. Согласно записи, сделанной Сан-Луисом, Че сказал:
"Семь лет революции наложили отпечаток на некоторых товарищей, которые привыкли пользоваться услугами шоферов, секретарей и других помощников, отдавать им приказания. Мы привыкли получать все готовое. Относительно легкий образ жизни заставил нас забыть о суровой и требующей жертв жизни, к которой мы теперь вернулись".
Пачо особенно задело, когда Че сказал ему и Пинаресу, что они мажут друг друга дерьмом.
Рио-Гранде выглядела пугающе. Аларкон рассказывал: "Когда мы остановились у реки и взглянули на нее, увиденное впечатлило и даже немного напугало нас. По ней неслись комья размытой земли, посредине плыли огромные деревья, вздымавшие ввысь ветви и корни". На берегу реки произошло несчастье, стоившее жизни Бенхамину Коронадо, одному из боливийцев, прошедшему подготовку на Кубе, - он поскользнулся у кромки воды, упал в реку и утонул прежде, чем ему смогли прийти на помощь. "На берегу Рио-Гранде мы прошли крещение смертью, причем совершенно нелепой".
27 февраля партизаны ничего не ели; лишь пили чай. Последние консервы закончились. Некоторые из неопытных новобранцев принялись поедать неприкосновенный запас. Несколько разведывательных партий, отправленных на поиски брода, вернулись без утешительных результатов, так что партизаны, выйдя к месту впадения Роситы в Рио-Гранде, взялись за постройку плота. Однако он развалился, не успев добраться до середины. Еще два дня было потрачено на тщетные поиски переправы, однако в конце концов отряд был вынужден двинуться дальше по берегу реки. При этом была потеряна связь с авангардом.
3 марта партизаны питались только съедобной сердцевиной стволов срубленных пальм. Пачо записал: "Еще один адский день". На следующий день им удалось убить двух обезьян, какаду и голубя. Вся эта жалкая добыча была разделена на весь отряд "Люди совсем пали духом, а их физическое состояние становится с каждым днем все хуже. У меня начинают отекать ноги". Из дневника Пачо: "Все идем и идем без пищи, измотанные, под дождем, приглядываясь к деревьям в поисках плодов, чего-нибудь, на что можно было бы поохотиться, но ничего, ничего. У меня кружится голова и [перед глазами мелькают] звезды. Только силой воли мне удается держаться на ногах".
Главным врагом партизан теперь стал голод. Сердцевина пальмовых стволов и случайно пойманные птицы, конечно, не могли насытить людей. 7 марта Че записал: "4 месяца. По мере того как близится к концу наша провизия, но не дорога, люди все сильнее падают духом". Они вновь приступили к поискам реки Ньянкауасу.
8 марта потерялись Инти и Мартинес Тамайо. Доктор Педра-ха Морогоро отметил, что Че был "истощен и, конечно, очень слаб, но прилагал огромные усилия, чтобы скрыть это от остальных". На следующий день пропавшие были найдены, но тогда же обнаружились и дурные новости: Ньянкауасу находилась на расстоянии пяти дней пути, а Пинарес со своим авангардом наткнулся на нефтяную вышку, причем рабочие увидели их оружие.
Че, хотя и предполагал недоброе, не мог знать, что вследствие ошибки Пинареса капитан Сильва, армейский офицер, охотившийся в тех местах, узнал от рабочих-нефтяников о том, что те видели поблизости вооруженных людей. Решив, что это торговцы наркотиками, он доложил об этом по команде. Патино, майор боливийской армии, подробно расспросил нефтяников, после чего приказал капитану взять подразделение и найти этих людей. Трехдневный рейд Сильвы не увенчался успехом, но тем не менее присутствие партизан было раскрыто. Почти в то же самое время (естественно, Че не знал и об этом) двое из числа добровольцев, прибывших с Мойсесом Геварой - Висенте Рока-бадо и Пастор Баррера, - дезертировали из базового лагеря.
Следующие три дня партизаны Че проходили лишь по две с половиной-три мили. 13 марта Че записал: "Люди очень устали и снова находятся в крайне дурном состоянии духа. Пищи осталось на один раз. Мы прошли около шести километров, но никуда толком не продвинулись".
К незримому и пока что очень непрочному окружению, смыкавшемуся вокруг партизан, добавилось новое звено - полицейские добрались до Каламины. Пытаясь выяснить, кто же все-аки шляется по окрестным местам, они избили Серапио -Акино Туделу, - а на крыше поставили флаг в качестве ориентира для вертолетов. Полиция пока что не знала, что искать.
И марта, "почти не сознавая этого, мы достигли Ньянкауасу. (Я был - и есть - утомлен и клонился, будто придавленный горем.) Река просто дикая, и ни у кого нет настроения переправляться через нее, но Сан-Луис вызвался и спокойно справился [с задачей], после чего, ровно в 15.20, направился на базу. Я рассчитываю, что он окажется там через два дня. Мы доели последнюю провизию - тушеное зерно с мясом - и теперь будем зависеть от охоты. Пока я писал, нам попалась маленькая птичка, и я слышал еще три выстрела. Врач и Инти - охотники. Мы слышали часть речи, в которой Фидель обрушился на венесуэльских коммунистов и про отношение СССР к своим латиноамериканским марионеткам".
В тот же день полиция арестовала Висенте Рокабадо и Пастора Барреру, когда те пытались продать винтовку в Лагунильясе. Рокабадо, бывший сотрудник криминальной полиции, уволенный оттуда за взятки, постарался снискать расположение своих бывших коллег: он рассказал им даже больше, чем знал, и попытался припомнить все, что смог услышать за время пребывания среди партизан. Он рассказал о своем командире (Оло Пантохе) как об "Антонио-кубинце", сообщил, что "большой начальник", которого он никогда не видел, был Че, рассказал о находившихся в лагере аргентинцах, перуанцах, французе (Режи Дебрэ), дал подробное описание джипа, на котором ездила Таня, перечислил имена членов группы, завербованных шахтерским лидером Мой-сесом Геварой, а в довершение всего предложил провести солдат к Каламине и базовому партизанскому лагерю. Он даже утверждал, что присоединился к партизанам для того, чтобы собрать сведения, а потом посмотреть, не удастся ли ему потом выгодно распорядиться ими.
Коко Передо позже с гневом заявил, что "боливийские партизаны, завербованные Мойсесом Геварой, набирались в борделях и барах и примкнули [к партизанам] ради денег". Это было несправедливо, хотя несомненной истиной было то, что Гевара отбирал людей крайне поверхностно. Из дюжины его людей, попавших в лагерь, часть была признанными профсоюзными активистами, но вместе с ними оказались и люмпен-пролетарии из добывающих регионов.
15 марта малочисленная часть отряда во главе с Че предприняла еще одну попытку переправиться через Ньянкауасу и частично преуспела в этом. Плот снова развалился, успев перед этим отнести пассажиров на полмили вниз по течению, а двое партизан из группы Че и тыловое охранение остались на берегу. Часть отряда страдала от различных заболеваний ног, все поголовно партизаны ослабели из-за нехватки в рационе белков и жиров - а точнее, из-за длительного недоедания.
С самого начала экспедиции с партизанами шла найденная по дороге лошадь. Когда голод начал особенно сильно терзать людей, двое обратились к Че с просьбой позволить съесть животное. В первый раз он пригрозил лишить их рациона, если они еще раз поднимут этот вопрос. Но 16 марта Че, который с детства очень любил лошадей и намеревался в будущем использовать эту лошадь на ранчо, принял решение: "Мы решили съесть лошадь, поскольку от голода у людей начали пухнуть животы, и это вызывало тревогу. Мануэль Эрнандес, Инти, Леонардо Тамайо, и Густаво Мачин имели различные признаки [недоедания]. Я был чрезвычайно слаб. В пять часов вечера у нас начался пир из конины. Вероятно, завтра нам придется расплатиться за него".
По крайней мере радио работало безотказно. Сообщение из Гаваны подтвердило, что Режи Дебрэ прибыл в Боливию. Че считал, что тот уже должен оказаться в базовом лагере. Так и было на самом деле - Таня встретила его в Ла-Пасе в конце февраля и доставила в лагерь вместе с Аргентинцем, Сиро Роберто Бусто-сом и Коко Передо 5 марта. Фидель Кастро направил Дебрэ в эту повторную поездку в Боливию, чтобы тот встретился с Че, хотя основная цель этой поездки была не до конца ясной. Дебрэ считал, что Фидель хотел, чтобы он помог Че добиться более широкой поддержки среди боливийских левых, прежде всего маоистских и троцкистских групп, с которыми он уже имел контакты после начала трений с коммунистами.
17 марта произошло еще одно несчастье - во время переправы тылового охранения через Ньянкауасу плот опрокинулся. Лорхио Вака - "до тех пор, пожалуй, лучший из боливийцев в составе тылового охранения по его серьезности, дисциплинированности и энтузиазму" - утонул. К тому времени Че, судя по всему, начал сомневаться в достоинствах выбранного региона. Но, как позднее сказал Дебрэ, было уже слишком поздно для того, чтобы "отказаться от него и направиться на поиски чего-то лучшего".
Тем временем капитан Сильва со своим патрулем добрались до ранчо Сиро Арганьяраса. После сурового допроса, в ходе которого Сильва засовывал пистолет в рот Арганьярасу, ему удалось получить ту же самую информацию, которую давно уже имела полиция: поблизости, на расстоянии нескольких миль, разместилась группа странных людей, вероятно, торговцев наркотиками. Было поднято подразделение численностью почти естьдесят человек. Сильва с девятью солдатами дошел до Каламины, ни ничего не обнаружил. Двое боливийцев, Рейнага и До-нгес, следили за солдатами из укрытия. Первые выстрелы разились в сумерках, когда Васкес Вианья, возвращавшийся в ла--рь, столкнулся с другим патрулем и ранил солдата. После этого армия арестовала Салюстио Чоке, одного из боливийских "поденщиков", работавших на ранчо.
В базовый лагерь поступили противоречивые сведения о начавшейся активности армии. Авангард отряда Че во главе с Пачо и Аларконом прибыл за несколько дней до прихода основной части отряда. Затем внезапно появился Сан-Луис, которого Че отправил вперед с известием об их задержке при переправе через реку. Дебрэ так описал свои впечатления: "Сан-Луис прибыл внезапно, без предупреждения, днем раньше, с винтовкой, но без рюкзака. Ребенок-дикарь, сплошная кожа да кости; никто не услышал его появления. Другие ходят, спотыкаясь, но он, вроде бы совсем еще зеленый, скользит сквозь листья джунглей, как кошка".
В то время как Че медленно двигался к главному лагерю, вокруг второго лагеря, получившего теперь название "Медвежий лагерь", были размещены засады. Пачо с группой бойцов вышел на патрулирование'искать командира, но безрезультатно. Дебрэ позже отметил, что на базе, которой в то время командовал Оло Пантоха, создался своего рода вакуум власти, проявившийся в хаотичности действий и слабой дисциплине. Главный вопрос заключался в том, что им следовало делать - сражаться против армии или дожидаться Че?
19 марта Че вел свой отряд как мог быстро, крепко держа в руках своих людей, которые из-за смертельной усталости часто ссорились по пустякам. В полшестого вечера они встретились с партизанским дозором.
"Нас встретил перуанский доктор Реституто Хосе Кабрера, вместе с которым были Чанг и телеграфист Лусио Гальван. Они сообщили новости о том, что Дариэль Аларкон дожидался нас с продовольствием, что двое из людей Мойсеса Гевары дезертировали и что на ранчо побывала полиция... Ни Оло Пантохи, ни Коко там не было. Последний отправился в Камири на поиски еще одной группы людей Гевары, а Оло ушел сразу же после того, как узнал о дезертирстве".
Че приказал Мануэлю Эрнандесу подробно описать их путь, чтобы можно было скорее отыскать тыловое охранение. К рассвету все участники экспедиции собрались вместе.
Когда на следующий день партизаны вышли на базу, Че узнал и остальные новости - об аресте Салюстио Чеке, о том, что армия заняла Каламину, о том, что Васкес Вианья исчез после того, как застрелил солдата, о потере мула с ранчо и джипа (Че, верный своим обычаям, записал все именно в таком порядке). Отряд тем временем шел дальше. Дебрэ наблюдал за их приближением: "В ночном полумраке постепенно начала вырисовываться процессия горбатых нищих, двигавшихся со скованной медлительностью слепцов. Наконец-то основная группа... И вот в серой мгле рассвета, на краю джунглей, в этой пустынной саванне, раскинувшей свои холмы и пустоши насколько хватает глаз, из густой желто-зеленой поросли показались силуэты цвета хаки, пробиравшиеся между высоких колючих и режущих трав, среди которых тут и там рассеяны ротанговые пальмы. Они напоминали цепочку лунатиков, обряженных в доспехи, или, вернее, нагруженных конскими вьюками, шатающиеся и согнутые под тяжестью своих рюкзаков (каждый из которых весил, по меньшей мере, тридцать килограммов). Их винтовки направлены вперед, приклады на руке под нужным углом. Утренний свет становится ярче. Их фляжки, висящие на поясах, как пистолеты, бойко побрякивают, невыразимого вида звонкие черные от сажи котелки, кружки и мачете привязаны к рюкзакам. Группа, молчаливая, как и подобает партизанам, звучала как один человек-оркестр всем своим висящим добром и движимым имуществом. Че находился в середине; он держал корпус почти ~прямо, верх рюкзака возвышался над головой, свою винтовку "М-1" он держал вертикально, на голове - коричневый фетровый берет, на лице - пробивающаяся борода".
"Простите за задержку", - с кривой улыбкой сказал он, снимая рюкзак. Он остался на ногах, вытирая лицо и пытаясь перевести дух, тогда как все остальные, оказавшись на месте, попадали без сил. "Пора готовить", - сказал Че, увидев подвешенную вверх ногами тушу. Последовавшие двадцать четыре часа он кричал каждому, кто попадался ему на глаза: "Давай, иди готовить, шевелись!"
"- Майор, можно нам разжечь огонь средь бела дня? - Да, при исключительных обстоятельствах. Но никто не откусит ни кусочка, пока сюда не доберется тыловое охранение".
В лагере Че встретился с Таней и Хуаном Пабло Чангом, лидером Перуанской народно-освободительной армии.
"Преобладало пораженческое настроение. Вскоре появился недавно завербованный боливийский врач с сообщением для Сан-Луиса; он сказал, что Пинарес и Оло Пантоха находятся у водопоя и что ему нужно пойти туда поговорить с ними. Я отослал его назад, сказав, что войны выигрываются пулями и что они должны немедленно вернуться в лагерь и ждать меня там. Все это производит впечатление ужасного хаоса. Они не знают, что делать".
Че говорил с Чангом, одновременно пытаясь восстановить порядок среди своих людей:
"Он хочет 5000 долларов ежемесячно в течение десяти месяцев, и Гавана велела ему обговорить это со мною... Я согласился в принципе, при том условии, что он в течение шести месяцев организует восстание. Он считает, что сможет это сделать с пятнадцатью людьми в области Аякучо. Мы также договорились, что он получит пять человек сразу же и еще пятнадцать через некоторое время; они придут с оружием, получив боевую закалку... Он казался полным энтузиазма".